А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

Прибывшая в конце января на Союзническое Совещание в Петрограде комиссия из Англии и Франции под руководством лорда Мильнера не постеснялась выдвинуть совершенно неприемлемые для самодержца требования: ввести в состав штаба Верховного Главнокомандующего Российской императорской армией, с правом решающего голоса, представителей союзных армий – английской, французской и итальянской; реформировать правительство в смысле привлечения к власти членов Государственной думы и общественных деятелей, сделав его ответственным перед Думой, и другие подобные меры, которые просто возмутили Николая.

Но он достаточно тактично ответил английскому лорду, что представителей союзных армий с решающим голосом он допускать в свою армию не желает, так как его армия сражается не хуже других союзных; своих представителей с правом решающего голоса в союзные армии назначать не предполагает; что же касается требований относительно реформы правительства и других, то это есть акт внутреннего управления, союзников не касающийся…

Оппозиции он опять ничего не ответил, уповая на то, что через три месяца, когда в разгаре будет победоносное наступление хорошо вооружённой и дисциплинированной армии, «общественность» не посмеет и рта открыть. Ну, а если думцы всё-таки будут плести свои заговоры, то он разгонит их ещё до начала наступления…

В начале года снова дали о себе знать и озаботили Николая великие князья. Особенно суетились молодые великие князья, и среди них Андрей Владимирович и двое Константиновичей, Иоанн и Гавриил, от которых Николай никогда не ждал подвоха. Мало того что великокняжеская молодёжь совсем распоясалась и в салонах, в ресторанах под винными парами стала в присутствии лакеев и кокоток рассуждать о пользе дворцового переворота силами гвардейских полков, – они дерзнули бросить вызов ему в лицо; Вдохновляемые тётей Михень и двумя злобными Михайловичами – Николаем и Сергеем, мальчишки сочинили и передали Государю письмо с подписями дюжины членов его Дома, в котором добивались «помилования» Димитрия. Со смешанным чувством удивления и раздражения читал царь это письмо.

«Воистину прав был Столыпин, когда говорил, что с великими князьями надо строже обращаться!.. Расписались!.. В салонах болтают об «ответственном» правительстве, а как исполнять законы, так управы на них нет!.. Разве можно назвать наказанием за убийство высылку Юсупова в имение и командирование офицера действующей армии – Дмитрия – в воинскую часть на турецком фронте?! Надо совершенно потерять стыд и совесть, чтобы писать мне такие слова, тем более что следствие всё ещё идёт!..» – сердился Государь.

Наискосок, через весь лист, он наложил резолюцию: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не даёт покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь Вашему обращению ко мне. Николай ».

В этот свой приезд домой впервые Государь не получил никакого отдыха или освобождения от забот. Наоборот, его тревога увеличивалась. Приняв в Царском Селе генерала Гурко, прибывшего в качестве исполняющего должность наштаверха на союзническую конференцию, Николай отдал ему приказ вывести одну из гвардейских кавалерийских дивизий с Северного фронта и разместить её в Петрограде. Он предвидел попытки бунта и был уверен, что боевые кавалеристы его не подведут. Того же мнения был и генерал Гурко. Именно поэтому он саботировал приказ Верховного Главнокомандующего и не передал его штабу Северного фронта…

20 февраля из Могилёва Государю пришла телеграмма, в которой сообщалось, что генерал Алексеев, не закончив лечения, досрочно выехал из Севастополя в Ставку и просит Верховного Главнокомандующего как можно скорее прибыть в Главную квартиру армии.

В тот час, когда царский поезд 22 февраля отошёл от станции Александровская и встал на маршрут к Могилёву, в квартире Гучкова раздался телефонный звонок. Александр Иванович словно всю жизнь ждал его. Он схватил наушник и услышал ликующий голос князя Вяземского:

– Он уехал!.. Ловушка открылась!..

Русское общество в конце XIX – начале XX века пребывало в упадке, который, применительно к армии, сохранил у руководства российских вооружённых сил «слепых стратегов», «блестяще» проигравших русско-японскую войну. В мировой войне судьба России опять оказалась в трясущихся и слабых руках Алексеева, Иванова, Рузского, Эверта, Янушкевича…