Явдат Ильясов: Заклинатель змей

Они припомнили ему все:

— Человек он, конечно, честный, но…

— Поэт он талантливый, но…

— Лекарь умелый, но…

— Ученый знающий, но…

Но, выходило, чтобы прослыть среди них человеком хорошим, мало честности, таланта, умения и знаний. То есть того, чего как раз им самим не хватало. К их постному и пресному правоверию:

— Он не ходит в мечеть!

А зачем в нее ходить? От молитвы к молитве, изо дня в день, из столетия в столетие там говорится одно и то же. Ни одной свежей мысли! Можно одуреть. Меняется мир, меняется жизнь, меняются люди, а проповедники — знай себе долбят обветшалые истины, не замечая, что люди давно живут иной, своей жизнью и давно ушли от них куда-то другим путем.

Ни с кем невозможно стало говорить серьезно. Только появишься, сразу: «хи-хи-хи», "хо-хо-хо". Черт знает что. Шут он, что ли? Скоморох? Да, наверное. Сам виноват. Разве он живет всерьез? Нет, — с их точки зрения. И впрямь — комедиант.

Уже то, что Омар — один, служило для них веским свидетельством его преступных наклонностей.

— Холостяк — заведомый безбожник, — возмущались соседи. — Разве не сказано в коране: "Женитьба — половина веры"?

Омар отвечал:

Раз уж ему не дали быть мужем, отцом. Хотя по душевному складу, он предназначен к здоровому отцовству, к спокойной, размеренной жизни в дружной семье.

— Не слушайте его! Он наговорит…

Они бушевали на базаре:

— Принес живой рыбы, пустил ее в лохань с водой. Съел, зажарив, одну, вторую, а третья форель, самая молодая и крепкая, никак не хочет уснуть, все плещется в лохани. И что вы думаете? Он берет кувшин с водой, сует туда рыбу, относит к большому ручью — и отпускает. "За храбрость, — смеется, — за стойкость". Ну, не дурак ли? Рыбу пожалел бессловесную! А денег, отданных за нее, не пожалел. Скажите сами, о мусульмане, разве место такому средь нас, порядочных людей?

Временами Омара охватывала такая досада на окружающих, что он, махнув рукой на весь белый свет, запирался у себя в доме и дней десять, пятнадцать не выходил из него, не отвечал, если стучались в калитку.

И тем настойчивее они к нему стучались.

— В другой раз пошел на базар купить мяса, репы и прочих припасов и вместо них принес домой попугая в красивой клетке. И болтают вместе весь день. Выучил его какой-то абракадабре. Явный дурак! Я бы этому попугаю шею свернула. Зашел к ним на днях мой муж по делу, попугай и давай его донимать: "Чему равен угол падения? А? Остолоп! Чему равен угол падения? — И сам отвечает — этак назидательно, знаете: — Угол падения равен…" Ну, еще какому-то там углу. Почтенный супруг мой даже вспотел, ушел весь красный и мокрый, забыв, зачем приходил.

— Ну, что же, — заметил гончар Сабит. — Попугай — тот хоть способен запомнить и повторить, чему его учат, в отличие от многих людей. Бедный Омар Хайям! Не обливайте его грязью. Наша кровь, наша плоть, наша кость. Наша гордость!

— Наша кость? Он не любит людей.

— Не всех! Далеко не всех. Любознательных обожает. Тех, кто ничего не знает, может понять и простить, — никогда не поздно узнать, если есть желание. Он презирает тех, кто ничего не хочет знать. Я перед ним глубоко преклоняюсь. Как-никак, человек он великий…

— Великий? Ха-ха! Чтобы средь нас… Велик был пророк.

— Даже пророку, как известно, пришлось бежать от таких, как вы, из родной Мекки в чужую Медину.

— А ты… чего это ты заступаешься за безбожника, — вместе пьянствуете?..

Если все удивлялись поступкам, образу жизни Омара, считая его "немного того", то и он не меньше удивлялся их поведению, образу жизни. Да разве так должны жить и держаться серьезные, взрослые люди? Это те же скоморохи! Не от избытка ума, как он сам, а от убожества.

Разговоры эти происходили, конечно, при детях. Как-то раз, вернувшись к себе от Сабита, поэт схватился за голову. Двор снова загажен. Палки, тряпье, кирпичи. Хуже всего — цветник оборван и вытоптан, юные саженцы переломаны.

А ведь он, бывало, приносил ребятам с базара сласти и раздавал у ворот, где они шумно его встречали. Денежную мелочь им дарил. Сласти они, набежав гурьбой, жадно хватали и ели. Во рту же, за щекой, прятали и медные монеты…

Омар, сокрушаясь, обошел соседей. Один смущенно развел руками: что с ними поделаешь, дети есть дети. Сказано: ребенок — выше падишаха, все боятся падишаха, он — не боится. Другой туманно усмехнулся. Третий нагло расхохотался в глаза.