Явдат Ильясов - Заклинатель змей

***

…У Омара в голове помутилось от этих разговоров! И, чтоб освежить ее, он попросил виночерпия принести ему еще один кувшинчик ячменной водки.

***

— Лишь дураки неизменны! Они всегда верны себе. Ведь сказано кем-то:

***

— В квартале Хире один человек решил сгоряча покончить жизнь самоубийством. Раздобыл он у лекаря яд, проглотил. Но яд оказался поддельным. Пришли друзья отпраздновать его чудесное спасение. И что вы думаете? Счастливчик умер, отравившись сластями, которые принесли гости.

***

— Бедным пьянчугам нигде ходу нет! Выйдет на улицу: или разбойник его изобьет и ограбит, или страж его схватит и деньги отнимет. Вот если б стражи гак же ретиво хватали разбойников! Но нет, это рискованно — разбойник может ножом ударить. А пьянчуга — слабосилен, он и так на ногах еле стоит, его не опасно терзать.

— Страж — он и есть первый разбойник.

— Хуже!

— Вот пусть и режутся между собой, не мешают нам жить…

— Власть не прощает нам ни одного малого промаха, почему же мы должны ей прощать ее огромные ошибки и упущения?

— Она — власть.

— Ну, и пусть живет без нас, — мы без нее уж как-нибудь проживем.

***

Эй, послушайте! Я тоже стихи сочинил.

Ну-ка, ну-ка.

— Ха-ха-ха!

***

"Сколько же лет Ферузэ?

Она… на тринадцать старше меня. Сорок пять плюс тринадцать…Ого! Старуха. Ну, все равно. Если найду, приведу к себе. Невмоготу стало жить одному".

***

Служитель у входа коротко свистнул. Шум в подвале сразу улегся. Разом исчезли чаши с вином, появились чаши с шербетом. Один из музыкантов затренькал на дутаре.

В подвал, как полный бурдюк в колодец, опустил свое брюхо, тяжело переваливаясь, носатый, усатый мухтасиб — блюститель нравов. Сопровождавшие его четверо с палками остались наверху.

— Ассалам ваалейкум! — просипел мухтасиб.

— Ваалейкум ассалам! — дружно ответили бражники, стараясь напустить на себя самый невинно-трезвый вид.

Блюститель нравов подозрительно обвел глазами их опухшие лица, обратил грозный взор на хозяина харчевни, склонившегося в угодливом поклоне.

— Пожалуйте, ваше степенство! Пожалуйте. — Хозяин харчевни, кланяясь на ходу, почтительно проводил его под руку на кухню. Все замерли. Там что-то звякнуло.

Мухтасиб с важным видом вынес брюхо из кухни и, ни на кого не глядя, понес его к выходу. Хозяин все так же поддерживал его под руку.

— Вымогатель, — сплюнул хозяин харчевни, проводив блюстителя нравов. — Он меня разорит! Пять динаров содрал. И так почти каждый день. Тьфу! Продолжайте, друзья. Он больше сюда не придет.

И сразу будто ладони отняли от ушей, — в них снова хлынул звон чаш, веселый смех, разговор.

— Ты дерешь с нас, он дерет с тебя. С него тоже кто-то дерет. Только нам, несчастным, не с кого драть, — что заработаем своими руками, на то и пьем…

— Всю жизнь терзая мою душу, не забывали заметить, что это — мне же на пользу; как будто я сам не знаю, что мне на пользу, а что — во вред. Я-то себя знаю лучше других. Им не влезть в мою шкуру.

***

— Человеческая жизнь ничего не стала стоить. Никто уже ни в чем не уверен: ни в себе, ни в жене, ни в друге, ни в завтрашнем дне.

***

— Девчонка, мудрая, как старуха, — это ужасно! Но еще ужаснее старуха, глупая, как девчонка…

***

В другом углу:

— Нынче курица кудахчет громче прежних, но яиц не несет. А снесет одно убогое яйцо — где-то бросит его и забудет, где.

***

— Один известный человек случайно ушиб ногу и прошел по улице хромая. Другой увидел его в этот единственный, первый и последний, раз. Тот уже на следующий день перестал хромать. Но для этого он на всю жизнь остался калекой: "Он хромой! Я видел собственными глазами…"

***

"…А может, поехать в Ходжент, разыскать Рейхан? Ведь у меня есть на нее какие-то права… Но если она вышла замуж, — я ей сам разрешил, — и наплодила детей, вот уж к месту будет мое неожиданное появление! Нет уж, лучше старое не ворошить".

***

Дым, чад, звон чаш.

Поспели суп, и плов, и шашлык, и служители забегали с подносами между помостами. Но Омар не мог есть вне дома. И дома — лишь то, что приготовил на свой вкус, своими руками.

Здесь он пробавляется редькой.