Оглушенная событиями, которые я сама же запустила в действие, я лишь молча смотрела на него.
— Где ты взяла яд? — повторил он.
— Разве ты не рад, что он мертв?
Губы Эдеко растянулись и задрожали. Он поднял лицо вверх и зарыдал. Потом, успокоившись, сказал:
— Сейчас тебе надо идти. Я все приготовил. Смотри, — и он грубо схватил меня за руку, поднял на ноги и потащил к выходу. Я увидела, как садится солнце за западной оградой. И удивлялась тому, что все еще жива и могу на это глядеть.
Эдеко вывел меня к задней части хижины, и я тут же заметила, что одна из досок ограды выбита и отодвинута в сторону.
— Выйдешь здесь, — сказал Эдеко, неподвижно глядя на пролом в стене. — Потом еще через одну дыру, ниже. Город пуст. Все ушли смотреть на погребальную церемонию, которая будет прямо перед воротами. Тебя никто не увидит. Я приготовил коня, но тебе придется мчаться очень быстро. Сначала езжай на восток, не останавливайся. Искать тебя будут в другой стороне. Сыновья Аттилы уже дерутся между собой. Когда я видел их в последний раз, они спорили о том, кому достанется меч войны. Эллак считает, что меч принадлежит ему, как самому старшему. Эрнак же требует, чтобы меч похоронили вместе с отцом, потому что сила меча была предназначена для одного Аттилы. Они соглашаются только в том, что нового вождя выберут после похорон. И то лишь потому, что ни один из сыновей Аттилы не способен быть вождем, но никто не находит в себе сил уступить место брату. Скорее всего, империя будет разделена между ними. А разделенная, она падет. Ты победила, Гудрун. Ты убила величайшего из людей.
У меня не было сил, чтобы ответить на его чувства, и я пробормотала:
— Я никогда не отыщу дорогу домой.
— Ты должна была об этом подумать, когда оставляла следы! — крикнул он. — Когда решалась…
— Какие следы? — спросила я.
Он взглянул на меня с насмешкой.
— Я только что был в спальне Аттилы. Пошел посмотреть на место, где он сделал последний вдох, и подумать, какую роль я в этом сыграл. Там было два охранника, и пока я находился в спальне, один из них нашел две чаши для вина, рядом с обувью Аттилы. «Что это?» — спросил он, заметив, что одна пуста, а вторая — полная. Потом он поднес к губам ту, что была полна, и пал замертво спустя мгновение. Я бы убил второго, но тут вошел Онегиз. Мне пришлось сказать ему: «Похоже, гаутка все-таки убила Аттилу. Вино отравлено». Онегиз велел мне и охраннику, оставшемуся в свидетелях, не говорить никому ни слова до похорон. «Не хочу осквернять его похороны таким позором! Быть убитым женщиной! Гауткой! Когда все закончится, мы прикончим ее, но никто не должен знать правды!»
Я уставилась на Эдеко в изумлении.
— Но этого не может быть! Отравленной была лишь одна чаша, и он… — но, уже произнося эти слова, я снова увидела, как Аттила жует свои финики, обсасывает косточки, смеется, плюет их на пол, а потом начинает задыхаться, когда я сказала ему то, что должно было сделать его смерть мучительной. — Ты должен пойти со мной! — воскликнула я. — Ты отпустил стража! Онегиз узнает и…
— Страж, которого я отпустил, не доживет до разговора с Онегизом. Это его топор. Все будет выглядеть так, будто ты убежала из-под караула, и, боясь гнева сыновей Аттилы, страж наложил на себя руки.
— Пощади его, идем со мной, молю тебя! Мы сможем мирно жить в землях моих братьев. У меня есть дочь. Я научу тебя жизни гаутов, и ты снова станешь одним из нас. Я помогу тебе забыть, какую роль ты играл во всем этом. Я вижу, как это мучает тебя сейчас, когда все кончено.
— Ты заставишь меня сажать зерно и пасти скот, Гудрун? Мужчинам, привыкшим к роскоши, трудно расстаться с ней. Я должен остаться здесь. Только здесь я могу подготовить сыновей к той судьбе, которую ты разглядела в своем видении.
Думая лишь о том, что Эдеко должен бежать со мной, я уже открыла рот, чтобы признаться, что мое видение ложь, но Эдеко добавил:
— Это все, что осталось мне теперь. Если бы не это, то все, что я пережил, было бы напрасно.
Я тут же закрыла рот, но Эдеко продолжал смотреть на меня, будто призывая спорить с ним. Его пальцы, сжимавшие древко топора, побелели.
— Одоакр будет процветать, — прошептала я, наконец, и Эдеко расслабился. Но когда я встала на цыпочки и поцеловала его щеку, напряжение вернулось снова, и Эдеко отвернулся от меня. Я помедлила еще немного.
Потом побежала. Добравшись до пролома в ограде, я еще раз оглянулась, чтобы бросить на Эдеко прощальный взгляд. Мне показалось, что ничего страшнее я раньше не видела: гаут, покрытый шрамами гуннов, с окровавленным лицом и пустыми глазами. Он не хотел смотреть на меня. Тогда я ринулась дальше. Я молилась всем богам, которые теперь, должно быть, меня слышали, о том, чтобы они утешили Эдеко и принесли его сыновьям заслуженную награду.
Читать дальше