Гилель Бутман - Время молчать и время говорить

– Не буду вам мешать. Посидите, поговорите. Кушайте, Гиля Израилевич, не стесняйтесь. Чай сейчас закипит.

И "шеф" выскользнул, плотно прикрыв за собой дверь. Только тут я увидел, что мы были не одни.

В комнате присутствовал некто лет сорока пяти с грустными глазами галутного еврея, в мятом костюме и криво повязанном галстуке. Некто представился мне, подчеркнув типично еврейское имя и отчество, сообщил, что он работает старшим преподавателем в местном университете, имеет хорошую зарплату и квартиру, пользуется уважением сотрудников и совершенно не чувствует антисемитизма. Он не понимает, как можно ехать от такой хорошей жизни в Израиль с его безжалостной капиталистической эксплуатацией, с постоянными войнами, межобщинными конфликтами, дискриминацией выходцев из России.

Речь была произнесена монотонным голосом, почти без интервалов и знаков препинания, со скоростью пластинки, записанной на тридцать три оборота, и проигранной на сорок пять. Закончив тираду, некто вдруг вспомнил, что он должен играть роль хозяина и стал разливать чай по кружкам, добавляя ароматную заварку из заварного чайника.

– Кушайте, не стесняйтесь, – сказал он и виновато улыбнулся.

– Вы кончали среднюю школу в сталинские времена? – спросил я.

– Да.

– Университет тоже?

– Да.

– Вы хорошо учились?

– Был один из лучших на курсе.

– Где работали после окончания?

– О, я жил несколько лет в глухой мордовской деревушке. На лоне природы. Работал учителем. Отношение ко мне было хорошее.

– А в университете вы преподаете давно?

– С начала шестидесятых годов.

Некто был очень рад, что у нас течет легкая, непринужденная беседа – наш общий "шеф" будет доволен. Я же получил необходимые анкетные данные собеседника и мог от вопросительных предложений перейти к повествовательным.

– Вот вы все время твердите, что к вам хорошо относятся, что вы не чувствуете антисемитизма и ни за что не поехали бы в Израиль. А между тем, ваша собственная судьба – подтверждение обратного. Смотрите, вы – горожанин, у вас в Саранске квартира, кончили университет блестяще, вы – подающий надежды философ, и ваша дипломная работа посвящена религиям Востока. Что с вами сделали? Может быть, вы стали преподавать философию или марксизм в вузе? Может быть, вам поручили вести хотя бы практические занятия? Нет. Вас, ушедшего с головой в вопросы философии, послали простым учителем в глухое мордовское село, куда никто не хотел ехать, в село, где наверное, была лишь начальная школа, и вам положили жалкую зарплату в 60 рублей или что-то вроде этого. А в то же время ваши соученики, которые занимались несравненно хуже вас, остались при университете. Чем вы это объясняете? Вы прекрасно знаете ответ. И ответ на этот вопрос есть также ответ на вопрос, почему я уеду в Израиль, рано или поздно.

Уже на половине моего монолога "некто" умоляюще поднес палец к губам, потом стал показывать на стенки – нас, мол, подслушивают, но я не хотел щадить его. Его, потомка тех евреев, что остались в Египте возле горшков с жирным ту ком. Я, который должен был вернуться через несколько минут в полуголод камеры, с восемью с половиной лет заключения впереди, чувствовал себя счастливым по сравнению с ним, преподавателем философии в Саранском университете, обладателем трехкомнатной квартиры в центре города "с видом на море и обратно".

Зашел "шеф" – время "приятной" беседы истекло. Нахально набив карманы печеньем для ребят, я взял руки назад прямо при философе, чтобы он мог испить всю чашу, и вышел вслед за надзирателем.

Хотя "шефу" было ясно, что толку от нашей беседы с философом не было, скорее был "антитолк", тем не менее, "шеф" продолжал действовать по плану. Наверно, план был утвержден вышестоящей инстанцией, на его реализацию отпущены какие-то средства из бюджета (печенье, фрукты и т. д. и т. п.). И никто не мог остановить обороты маховика, работающего вхолостую.

Миша Коренблит тоже получил аналогичную встречу со своим коллегой. Марку летчика не нашли. Для него срочно отловили и доставили простого еврея-инженера.

Последний пункт плана был гвоздем программы. В конце января приехала Ева. Нас оставили одних на два часа в кабинете следователя. Потом у Евы приняли "нелегальную" передачу в пять килограммов. Эти "пять" килограммов я с трудом дотащил до камеры. Миша тоже получил свидание с Полиной Юдборовской, своей "оперативной невестой" по плану операции "Свадьба". Полина привезла с собой чемодан с консервами, и пять килограммов Миши Коренблита оказались намного тяжелее пяти килограммов моих. Когда мы вывалили на пол наши две передачи, чтоб разделить на три, весь пол был заставлен. Даже если мы все втроем попадем в разные зоны, ребятам хватит на несколько хороших сабантуев. Огромный торт, купленный Евой всего лишь пять дней тому назад в лучшем кафе Ленинграда, которое ленинградцы по старой памяти называют "Нордом", хотя во времена борьбы с низкопоклонством перед иностранщиной его переименовали в "Север", я зажал для зоны, на которую попаду сам.