Юзеф Крашевский: Борьба за Краков (При короле Локотке)

В ту пору ни один чех не отваживался выйти за вал, мы их везде подкарауливали и резали. Пошел на нас епископ Пражский с войском — потому что они из епископа сделали себе воеводу, — но и тот не мог с нами справиться.

Локоток укрывался с нами в лесах, в горах и охотился на них. Иной раз так удачно накрывал их, что они сами просили о мире.

"Ладно, — отвечал он, — убирайтесь прочь, вот и будет мир!"

И мы резали их на куски.

Только когда уж сам король с большим войском да еще с саксонцами из Бранденбурга, которые помогали ему, пошел на нас, мы отступили, не пошли на Серадзь и на Сандомир. Нельзя же было идти против такой рати! Он умный был пан! Умный, что и говорить! Им хотелось боя, а он не пожелал биться! И снова засели мы в лесах и выжидали. Выгонит голод чехов на поиски пищи, мы их подпустим к себе поближе, а потом, как бросимся на них и спереди, и сзади, — немногим из них удавалось уйти.

Некогда нам был ни спать, ни отдыхать. И он не спал с нами, не искал себе крыши над головой, везде был вместе с нами.

Весь следующий год мы не давали им покоя. Милосердный Боже, если бы только человек захотел рассказать все, что он тогда вытерпел и что делал, — никто бы не поверил.

Сражались мы с ними до тех пор, пока нас осталась всего одна горсточка. В это время в Познани выбрали короля, а мы тогда решили отдохнуть. Наш малый пан притаился: он-то знал, что король недолго там продержится, ему уж давно угрожали. И убили его в Рогозьне.

В день святого Войцеха в Познани нашего Локотка провозгласили князем, хотели даже королем его сделать.

Вот тут-то начали силезцы смеяться над князем: с локоть ростом… стали угрожать ему.

Услышал он, как его силезцы прозывают, и говорит:

"Пойдем на Силезию!"

Вот мы пошли да так ее опустошили, чтобы знали, какая сила у пана с локоть ростом!

Старик вздохнул тихонько.

Вернулись мы из Силезии в Польшу, — и что уж скрывать — плохо вели себя наши люди у себя дома… да что же делать, денег не было, а жить надо было. Никто не смотрел, чья деревня, ксендзу ли она принадлежит или костелу. Вот за это Господь Бог и покарал, потому что тогда много мы девок забрали к себе.

Я в стороне держался, моя совесть чиста. Силезцы сейчас же снюхались с епископом Познанским, а тот предал нас проклятию не столько за монашек, сколько за снопы и деньги. А силезцы пошли на примирение, и все было бы хорошо, да на беду черт наслал этих чехов!

Умолк Збышек, печально подперев голову рукой.

— Надо было посмотреть на него в те годы, когда мы с ним все время были в поле. Все, как один человек, и полководцы, и челядь, терпели одинаково от холода и голода, а как дойдет дело до боя, все, как бешеные! Никогда не видел я его другим: и в доброе, и в плохое время одинаков: день и ночь не снимал вооружения и не отвязывал меча. Не было у него даже палаток, спал на голой земле. Первый вскакивал на коня и начинал битву. Конь под ним упадет, он только пересядет на другого! Мы уставали, а он — никогда! И каким был, таким и будет, когда вернется! — закончил старый Збышек.

Немного помолчав, Сула прибавил:

— Если бы он с неба упал или из-под земли вышел, пошел бы опять воевать и завоевывал бы, как раньше!

Мартик слушал внимательно, и в глазах его загорались искорки. Может быть, он и не вполне доверял правдивости этих рассказов, но они его трогали, веселили, вызывали улыбку. Старик рассказывал все с большим жаром, и когда он кончил и задумался, Мартик произнес тихо:

— А кто же знает? Хоть мне и не верится, что он опять появился, но кто же знает? Чехи волнуются и что-то затевают, это что-нибудь да значит. Снуют за городом, людей разослали, ищут во всех усадьбах.

В продолжение этого разговора ветер несколько стих, и только вдали глухо шумел лес, словно рассказывал о том, что произошло.

В эту пору никто никогда не заглядывал на хутор, и все встревожились, когда Воронок вдруг начал отчаянно лаять, подбежав к двери: пес был чрезвычайно понятлив и никогда попусту не производил тревоги. Одно из двух: или он чуял волка, или к дому их приближался незнакомый человек.

Хабер побежал послушать в сени, но в это время раздался стук в двери и окна.

В такую пору нельзя было отворять, кому попало. Сначала послал Мартика в сени, взглянуть через отверстие в стене, кто это мог быть. У порога слышались крики не то на немецком, не то на польском языке. Тогда всем пришло в голову, что это чехи Босковича.

В те времена это были страшные гости, которым надо было подчиняться, иначе они не щадили никого. Старый Збышек склонялся к тому, чтобы уж скорее впустить их, но Мартик все еще расспрашивал. Наконец после долгих переговоров впустили их, а то они хотели вломиться силою. Первым вошел вооруженный мужчина высокого роста с мечом в руке и начал браниться по-чешски, что его осмелились держать за дверями, тогда как он послан наместником Босковичем ловить бродяг, которые укрываются в лесах.