Сергей Семанов - Крымская война

Начальство определило увеличить рационы. Подрядчик обязался поставлять постоянно достаточное количество мяса, бульону и хлеба, чем наши люди были совершенно довольны, хоть, впрочем, вина или грогу им не отпускали. Первоначально закон определял по 15-ти копеек (по шести пенсов) в день на пищу каждого пленного, без различия звания. Начальство возвысило эту сумму до 50-ти копеек на каждого офицера и до 25-ти копеек на каждого солдата. В стране, где жизненные припасы сравнительно дешевле, такое содержание можно назвать вполне удовлетворительным.[...]

Генерал Остен-Сакен, без всякой со стороны нашей просьбы, позволил нам писать к друзьям на флот с тем, конечно, условием, чтобы письма были пересылаемы через начальство не запечатанные и не касались политических предметов. Это было для нас источником многих радостей. Через несколько дней после нашего водворения в карантине врачебная управа нашла, что пороховой магазин был местом нездоровым для нашего помещения, и потому экипаж был переведён в большой дом, который занимало прежде училище: там наши люди поместились на просторе. Ученики были переведены за город.[...]

1-го июня, в половине осьмого часа утра, мы имели несчастие лишиться любимого нами капитана: он умер от ран. Врачи предвидели его смерть, потому что раны не представляли возможности к залечению их, несмотря на все средства и усилия.[...]

Печальное известие о его смерти немедленно было передано генералу, и он прислал своего адъютанта уверить нас, что все наши желания касательно отдания последней почести его праху будут внимательно исполнены. Сначала мы полагали, что, по причине карантина, похороны будут иметь характер домашний: но генерал изъявил желание публично выразить своё уважение к капитану, который мужеством своим снискал уважение врагов, и потому определено было, что погребение будет совершено со всеми почестями, подобающими званию покойного, и даже генерал изъявил готовность одобрить все распоряжения, какие мы сочтём приличными такому случаю.

У нас был с собою белый флаг, который мы хотели употребить вместо покрова, как это обыкновенно делается в честь офицеров такого звания. Генерал сначала согласился, но потом прислал к нам адъютанта просить, чтобы мы отменили этот обряд, потому что войскам неприятно будет сделать три залпа из ружей в честь капитана, если они увидят английский флаг: конечно, мы согласились, во внимание к такой народной антипатии.

Начальство прислало нам красивый гроб, поставленный на дроги, в четыре лошади. По причине дурной погоды погребение было отложено ещё на один день, и во всё это время стоял у дверей почётный караул, по приказанию начальства, с ружьями, опущенными вниз. Генералы и офицеры войск, расположенных в Одессе, приезжали проститься с покойным.[...]

«Отправились мы в десять часов из Севастополя: я, и жандар, и полицейский служитель Гульф, и мальчик адъютанта княжеского. Было с нами бельё какое шёлковое князя, припас съестной разный: табак, цыгары, белый хлеб, ну, а бумаг, чтоб так важных, нету. Стали мы подъезжать к Алме, когда попался объездной верхом, и мы спросили его:

— Что там делается?

Он нам сказал:

— Всё палят ещё.

Немного отъехавши, попадается солдат: идёт, опирается на ружьё — раненный в ногу. Я спросил его:

— Где наша позиция?

Он сказал мне:

— На старом месте.

Мы спустились в лощину — не видать и не слыхать ничего было уже, потому: — прекратили пальбу. Только же поднялись на гору, увидали войско в красных штанах и хотели поворотить назад. Тут бросились человек двенадцать верхами французских артиллеристов, догнали и окружили фургон. Но жандар Павел Кох, невзирая, что двенадцать человек, выпалил из пистолета и попал одному в правое плечо, но они обратно стреляли в нас, и Коха ранили в двух местах, на что он, невзирая на то, ещё раз повторил. Мальчику попало в правую щёку и расшибло язык, полицейского служителя Гульфа контузило, а меня Бог спас. Подъехавший офицер французский не приказал им более палить, где они взяли, заворотили лошадей и повели к своим палаткам. Там посадили всех трёх вместе и приставлен был большой караул. Только же на другой день поутру, в пять часов, взяли служителя Гульфа в палатку к главнокомандующему, кой и стал опрашивать:

— Сколько находится в Севастополе войска?

Но он отвечал ему:

— Я не знаю, так как я полицейский служитель.