Эдвард Радзинский - Последняя ночь последнего царя

– «Браво! Вы подлинный соавтор. И герой, и героиня, предложенные вами, превосходны. Браво, мой друг! Я принимаю кардинала де Рогана в главные действующие лица. Знаю – этот не подведет! Бомарше, как создатель, обязан наперед знать, как будут вести себя действующие лица в придуманной им интриге… в его пьесе Жизни… А теперь, маркиз, я хочу немного побеседовать с молчаливой мадемуазель де О. Вы можете вернуться в свою келью в Бастилии». – Засмеявшись, Бомарше добавил: – Если бы вы видели тогда свое лицо!

– Вы меня не поняли тогда, – заговорил маркиз. – Точнее, поняли в пределах пошлой банальности. Для меня ревность – лишь доказательство глупой относительности наших понятий. К примеру, есть племена, у которых в понятие гостеприимства входит предлагать гостям свою жену, как чашечку кофе, и где достоинства женщины определяются количеством любовников. За то же самое, как известно, в Европе женщину презирают, а в какой-нибудь Персии убивают. Так что испытывать ревность смешно для мыслящего… Да, мадемуазель де О. мне бесконечно желанна. Но я отнюдь не буду против, если она по выгоде или по сладострастию будет с вами. Я назову это «милым непостоянством», на которое я плюю. Главное, чтобы после она возвращалась ко мне… Но если после она не вернется – вот это я назову «коварной неверностью» и буду страдать… Так что я желаю вам получить максимум удовольствия друг от друга. Однако я хотел бы, чтобы потом она не забывала своего верного старого друга. Но я боюсь, что после встречи с нею вы с вашими обычными предрассудками станете препятствовать нашим встречам. Нашим пылким встречам… И ведь так оно и было, жалкий вы человек!

Бомарше промолчал и сказал мадемуазель:

– Читаем следующую сцену.

Он поднялся и вступил в маленькую комнатку.

Мадемуазель засмеялась и поднялась навстречу. Они стояли друг против друга.

Бомарше молчал, а мадемуазель все смеялась.

И опустила вишневую занавесь.

Теперь Бомарше и женщина были скрыты за занавесью. И оттуда глухо, будто из подземелья, зазвучал его голос

– В это время я узнал, что в Трианоне готовится премьера моего «Цирюльника». Какие исполнители! Голова кружилась… Королева играет Розину, брат короля граф д’Артуа – Альмавиву… А Фигаро должен играть граф де Бодрей…

Слова Бомарше из-за занавеса прерывались счастливыми вскриками мадемуазель де О.

Наконец Бомарше, несколько покрасневший, появился из-за занавеса, церемонно ведя под руку мадемуазель.

Ферзен задыхался от ярости, и в который раз его рука смешно-нелепо искала эфес шпаги.

– Животное! Жирная старая свинья! – сказал граф, стараясь не глядеть на мадемуазель де О.

Он страдал.

– Я прощаю ваши оскорбления, ибо они рождены законным чувством негодования. А для вас, граф, хочу немедленно уточнить: в отличие от маркиза я старомоден и не допущу ничего непристойного – ни в своих сочинениях, ни в своем доме. Крики восторга, которые так артистично воспроизвела мадемуазель де О., были всего лишь иллюстрацией. Именно их издавала королева, примеряя очаровательный туалет Розины, изготовленный мадам Берте, – сказал Бомарше примирительно.

– Как она смеет… как смеет… – повторял бедный граф бессвязно.

– Смеет что? – спросил Бомарше. – Быть так похожа на королеву? И тогда мадемуазель де О. впервые открыла рот.

– У нас республика… на кого захочу, на того и буду похожа…

– Боже мой, – только и смог прошептать граф.

– Вы правы. Даже голос… – сказал Бомарше. И добавил совсем примирительно: – Так что представьте мое состояние. Днем я ездил на репетиции в Трианон, где в моей пьесе королева играла главное действующее лицо. Вечером трудился над сочинением другой пьесы, где уже сама королева должна была стать главным действующим лицом. И погибнуть!

– Вы негодяй! – сказал граф.

– Для окончательного выяснения точности этого утверждения мы вернемся к моей интриге. Итак, мне было ясно: мадемуазель де О. в роли королевы должна была появиться в будущем… Но вначале кто-то должен был дать толчок сюжету – соединить лжекоролеву и глупца-кардинала! Толчок сюжету, где героем задуман любвеобильный болван, должна дать, естественно, женщина, по амплуа – соблазнительница. Итак, нужна была еще одна роскошная дама. Маркиз не подвел и тут… Маркиз, я жду!

– Да, я нашел и ее, – мрачно пробормотал маркиз.

– Надо сказать, граф, – весело продолжил Бомарше, – эта дама была когда-то подругой мадемуазель де О. по древнейшей профессии. Отсюда и близкое знакомство маркиза с нею. Но при этом она была куда хитрее простодушной мадемуазель… и еще большая сочинительница. Она выдумала, что происходит от потомков исчезнувшей династии наших королей, от некоего незаконного отпрыска Генриха Второго Валуа, впавшего в жестокую бедность. За небольшие деньги она обзавелась соответствующими документами и теперь называла себя госпожой Жанной де Валуа. И носила титул по одному из своих бесчисленных мужей – графиня де Ла Мотт. Когда я впервые увидел ее… рот чувственный, пожалуй, слишком велик, нос тонкий, орлиный, даже несколько хищный… Но глаза! В пол-лица горящие огромные глаза… И прекрасные белокурые волосы… Но главное – роскошное узкое тело… а какие плечи! Жанна де Ла Мотт не была красива, граф, но она была гораздо больше – обольстительна. Я сразу понял: герой пьесы получил достойную героиню… Итак, сейчас на сцену выйдет новое действующее лицо. Но как вы знаете, граф, реальная Жанна де Ла Мотт вот уже пять лет как гниет на кладбище. И я вынужден воспользоваться услугами все той же мадемуазель де О. – она сыграет нам и эту роль. Эй, Фигаро!