Сара Перри - Змей в Эссексе

Уилл почувствовал раздражение и, подавив порыв швырнуть конверт в огонь, спрятал его за рисунок, который ему в то утро подарил младший сын, Джон. На картинке было изображено существо, похожее на аллигатора с крыльями, но с тем же успехом это могла оказаться и гигантская гусеница, пожирающая мотылька. Мама Джона считала рисунок очередным шедевром юного гения, но Уилл не разделял ее восторга: он помнил, как в детстве изрисовывал блокноты такими сложными двигателями и приборами, что уже на следующей странице начисто забывал их назначение, и какой из этого вышел толк?

Настроение Уилла омрачал не только приезд вдовы (которая к тому же могла оказаться совершенно безобидной): в последнее время над приходом сгустились тучи. Он вгляделся в рисунок сына и решил, что там изображен крылатый морской дракон, который подбирается к деревне. С тех самых пор, как утром первого января на болотах у реки Блэкуотер нашли утопленника — голого, со свернутой шеей, с открытыми глазами, в которых застыл ужас, — легендарный змей из способа держать детей в узде превратился в чудовище, которое рыщет по округе. Пьяницы, в пятницу вечером собиравшиеся в «Белом зайце», клялись, что видели дракона, а игравшие на солончаках дети возвращались домой засветло без понуканий, и сколько бы Уилл ни уговаривал прихожан, ему так и не удалось убедить их, что утопленник стал жертвой спиртного и течения.

Чтобы встряхнуться, преподобный решил обойти приход — навестить по дороге кое-кого из паствы и, если понадобится, развеять слухи о морском драконе. Он взял шляпу и пальто. За дверью кабинета послышался шепот (детям вход был запрещен, но они все равно норовили потеребить ручку двери), Уилл рявкнул, что на две недели посадит всех на хлеб и воду, и по привычке вылез в окно.

Олдуинтер в тот день оправдывал название: твердую землю покрывал иней, и черные дубы царапали блеклое небо. Уилл сунул руки в карманы и двинулся в путь. Оставшийся у него за спиной дом из красного кирпича был новым в тот день, когда преподобный переступил его порог; Стелла, помнится, медленно ковыляла по мощенной плитками дорожке, обняв округлившийся живот, а замыкала шествие Джоанна с невидимым зверьком на веревке (кто он, родители так никогда и не узнали). Эркеры на первом и втором этаже казались плоскими башенками по обе стороны от входной двери, в чье арочное окно с цветным стеклом каждый день в урочный час било солнце. Самый высокий дом на единственной улице, которая шла через всю деревню на юг от Колчестера и оканчивалась у маленького причала, где ныне стоял на приколе одинокий баркас, выглядел ярко и строго, облик его совершенно не вязался с остальной деревней. Рэнсом не находил в своем жилище других достоинств, кроме уединенного расположения да обширного сада, где часами пропадали дети, но прекрасно понимал, что ему повезло: по меньшей мере один из его знакомых священников ютился в доме, который словно медленно уходил под землю, а в столовой на потолке по углам росли грибы величиной с ладонь.

Уилл вышел на улицу, которую назвали Высокой за то, что она была чуть выше уровня моря, и свернул влево, к пустоши. Овцы щипали траву под олдуинтерским дубом — говорят, когда-то под ним отдыхали войска, присягнувшие изменнику Карлу. Дерево было черное, точно обугленное, нижние ветви, прогнувшись под собственной тяжестью, вошли в землю и вышли чуть дальше, так что весной казалось, будто дуб окружен порослью. На выгнутых вниз ветвях летом сиживали влюбленные парочки, а сейчас на ветке, расправив юбки, пристроилась какая-то женщина и бросала птицам хлебные крошки. За дубом, отгороженная от дороги мшистой стеной, виднелась церковь Всех Святых с невысокой колокольней. Уилла привычно потянуло зайти в храм, посидеть на холодной голой скамье, успокоиться, но там, в полумраке, кто-то из прихожан мог ждать его благословения или порицания. С тех самых пор, как в Эссексе объявился змей (Рэнсом называл его «напастью»: не хотел давать слуху имя), прихожане стали чаще к нему обращаться, и длилось это уже целый год. Сельчанам казалось, хотя Уиллу об этом никто прямо не говорил, что над ними нависла кара Господня, несомненно заслуженная, и спасти от наказания их может только преподобный. Но разве мог он их утешить, не подтвердив тем самым страхи? Разумеется, нет, как не мог сказать Джону, который частенько просыпался по ночам: «В полночь мы с тобой вместе пойдем и убьем чудовище, которое прячется у тебя под кроватью». То, что построено на лжи, пусть даже во спасение, разрушится при первом же столкновении с реальностью. А время проповедей и бесед настанет завтра, когда солнце озарит день воскресный; сейчас же преподобному так остро хотелось взглянуть на солончаки, вдохнуть свежего воздуха, что он едва не бежал.