Дэвид Ирвинг - Вирусный флигель

Этим агентом был тридцатисемилетний профессор химии Лейф Тронстад, который совместно с Иомаром Бруном проектировал завод тяжелой воды. Тронстад остался в Англии и вскоре был назначен начальником Секции IV Норвежского верховного командования в Лондоне. Ему присвоили звание майора и возложили на него ответственность за разведывательные, шпионские и диверсионные операции. Через три года, участвуя в одной из операций у себя на родине, он погиб.

В Соединенных Штатах Америки возможность получения плутония в атомном реакторе не вызывала сомнений уже в начале 1941 года. Стало также известно, что плутоний пригоден и для изготовления атомной взрывчатки: уже в марте 1941 года с помощью гигантского циклотрона в Беркли были получены первые ничтожные количества плутония-239 и в том же месяце экспериментально удалось подтвердить, что новый элемент расщепляется так же легко, как уран-235. В декабре американское правительство одобрило обширный план исследовательских работ по проектированию и пуску плутониевого завода. Одобрение было дано, когда еще не существовало ни одного действующего атомного реактора. В зтом же месяце президент Рузвельт создал группу высшей политики, которой надлежало направлять атомные работы в США.

В декабре Америка вступила в войну, невоенные урановые исследования были прекращены, и главной задачей стало создание атомной бомбы. Как говорил впоследствии военный министр США Стимсон:

«Рузвельт и его советники сформулировали и последовательно преследовали простую и ясную цель: не жалеть усилий в стремлении как можно раньше добиться успеха в создании атомного оружия. В основе такой политики лежали столь же простые причины: было известно, что первые эксперименты в области расщепления атома немцы провели еще в 1938 году и с тех пор продолжают работы; в 1941 и в 1942 годах считалось, что они значительно обошли нас, и не дать им первыми применить атомное оружие являлось вопросом жизни».

Успехи немецких атомщиков к концу лета 1941 года оказались куда скромнее, чем можно было бы ожидать. Армейский департамент исследовательских работ заключил с Норвежской гидроэлектрической компанией договор о поставке 1500 килограммов тяжелой воды, и к концу года Германия получила 361 килограмм. К этому же времени немецкие заводы уже изготовили две с половиной тонны металлического уранового порошка, а производительность франкфуртского завода возросла до тонны порошка в месяц.

Но в первом реакторе на тяжелой воде, который готовили к экспериментам в Лейпциге Гейзенберг и Дёпнель, все же пришлось применить окись урана, которая столь безуспешно использовалась в ходе предыдущих попыток в Берлине, Лейпциге и Гейдельберге.

Контейнер нового котла, как и в первый раз, представлял собой алюминиевую сферу диаметром 75 сантиметров. В ее полость заложили в виде двух различных слоев 142 килограмма окиси урана и залили 164 килограмма тяжелой воды; в самом центре сферы помещался источник нейтронов. Затем контейнер погрузили в бак с водой. Измерения не показали возрастания числа нейтронов. Но когда в своих расчетах Гейзенберг и Дёппель учли поглощение нейтронов в алюминиевых сферах, разделяющих контейнер на слои, стало ясно, что коэффициент умножения примерно равен 100 за секунду.

Ученые поняли, что они на верном пути. Однако предстояло еще многое. Они повторяли эксперименты, уточняли результаты измерений, придирчиво искали возможные ошибки. И, наконец, пришло время, когда Гейзенберг смог уверенно сказать, что в следующем варианте котла с улучшенной конструкцией коэффициент умножения нейтронов окажется положительным даже и при использовании алюминиевых разделительных сфер.

Уже много позже Гейзенберг вспоминал: «В сентябре 1941 года мы увидели открывшийся перед нами путь, он вел нас к атомной бомбе».

И это как бы послужило сигналом к горячим спорам среди немецких атомщиков; многих встревожила нравственная дилемма, связанная с атомным проектом. Среди тех, кто особенно остро переживал ее, были Гейзенберг, Вайцзеккер и Хоутерманс.

В конце октября Гейзенберг решил посетить Бора. Ему хотелось узнать отношение великого датского физика к моральному аспекту ядерных разработок. «Кардинал немецкой теоретической физики ездил к Папе за отпущением грехов», — так не без язвительности впоследствии характеризовал эту поездку профессор Йенсен.

Гейзенберг спросил Бора, имеет ли физик моральное право работать в военное время над созданием атомной бомбы. Бор ответил вопросом на вопрос: поскольку Гейзенберг заинтересовался этим, то не означает ли его вопрос, что он не сомневается в практической возможности использовать в военных целях расщепление атома. Гейзенберг мрачно ответил, что теперь он убедился в этом.