Александр Чаковский: Мирные дни

— Дай мне ключ. Я сам запру дверь.

Лида улыбнулась и, покопавшись в сумочке, протянула ключ.

Я с особенным чувством, не спеша, вложил ключ в замочную скважину, повернул его и опустил в карман. Было приятно ощущать ключ от собственного дома.

Стоя на площадке, я почувствовал, как откуда-то сверху пахнуло сыростью.

— Что там, наверху? — спросил я.

— Ничего, — ответила Лида. — Там ещё не начинали ремонт.

— И все так, как было во время войны?

— Наверно. Я там никогда не бываю.

— Посмотрим, — сказал я, увлекая Лиду наверх.

Мне было приятно осмотреть всё, что делается вокруг, знать, что в моём доме всё в порядке и ключ лежит в кармане.

Наша квартира оказалась просто оазисом в пустыне. Лестничные площадки ещё не были огорожены, и по обе стороны от них темнели ущелья обвалившихся коридоров. Я увидел подвешенную на ржавой проволоке секцию отопительной батареи и рядом полустёртую надпись на стене: «Сигнал химической…» Мне пришла в голову озорная мысль. Я схватил валявшуюся среди мусора железку и ударил по подвешенной батарее. Раздался глухой, короткий звон.

— Да ну тебя, — рассмеялась Лида, отнимая железку, — накаркаешь ещё.

— Значит, не только чёрные кошки? — улыбнулся я. Мы спустились вниз.

На улице я держал Лиду под руку и украдкой всё время поглядывал на неё. Я был счастлив.

Иногда Лида, смотря мне в лицо, говорила что-нибудь совсем незначительное, но для меня это было самым важным в мире, потому что это говорила она. В каждом движении её губ, глаз, рук было заключено для меня так много.

Мы проехали по проспекту Декабристов, миновали крутой, как холм, Поцелуев мост, сошли и направились пешком по улице Дзержинского. Перед нами открылась площадь и на ней под лучами яркого солнца, искрясь тысячами мелких кристаллов, Исаакиевский собор.

Величественные портики, обложенные красным мрамором, поддерживались огромными монолитными колоннами, а ещё выше другие колонны окружали башню большого купола, и над всем этим возвышался гигантский, точно половина земного шара, главный купол собора. Маскировочная краска, покрывавшая купол, была смыта, и он, как в довоенные времена, казался сплошь золотым. Глазам было нестерпимо больно смотреть на этот грандиозный рефлектор.

— Это когда же? — воскликнула Лида, удивлённо глядя на купол.

Я рассмеялся.

— Кто из нас приехал в Ленинград? — спросил я. — Насколько я понимаю, ты должна быть моим проводником.

— Я не была в этих местах очень давно, — ответила Лида, не спуская глаз с купола. — Я вижу только ту часть города, через которую езжу на завод. Как красиво!

Мы долго стояли и смотрели на собор.

Пересекая площадь, мы пошли к «Астории». И как только массивное здание из серого неровного гранита выросло перед нашими глазами, мы оба затихли и теснее прижались друг к другу.

Пятиэтажное здание гостиницы казалось вымытым. К подъезду то и дело подкатывали автомашины, оттуда выходили люди с чемоданами, и дверь поминутно раскрывалась.

Мы подошли к подъезду и остановились в молчании, а затем вдруг, обернувшись друг к другу, улыбнулись.

— Что ты, на улице! — с явно преувеличенным ужасом воскликнула Лида, слегка отклоняясь. Но я уже успел поцеловать её. Она робко осмотрелась. На нас никто не обращал внимания.

— Вот что, — предложил я, — давай-ка зайдём.

Я взял её под руку и повёл к двери. У самой двери она замедлила шаги.

— Может быть, в другой раз? Мне как-то не по себе.

Швейцар в расшитой золотом одежде уже распахнул перед нами дверь.

— Что ж, уйдём, — согласился я. — Теперь нам не нужна гостиница, у нас есть свой дом. Мне просто хотелось вспомнить ту, блокадную, «Асторию».

Мы свернули на улицу Гоголя, а затем вышли на Невский. Широкий проспект оглушил меня людским гомоном, трамвайными звонками, шуршанием шин и ещё какими-то звуками. Я смотрел, и странное чувство овладевало мною. Тогда, в ту зиму, казалось, что город заколдован, что под пеленой мрака, под сугробами, подо льдом скрывается прежний, неумирающий Ленинград и нужно только растопить снега и льды и чудесной силой рассеять мрак, чтобы Ленинград явился во всей своей красе.

Теперь все это наконец свершилось.

Я глубоко вдохнул воздух и вдруг ощутил какой-то необычный, пряный, дразнящий запах незастывшей извести и свежего тёса — запах новостройки.

…Прошёл день. Сумасшедший, праздничный, быстрый день. Наступил вечер.

И вот мы сидим у окна, у того самого окна, где проводили целые часы до войны, там, где три года назад сидел артиллерийский наблюдатель Каирбеков.