— Ах, герр Михайлов! — отвечал Вильгельм. — Вам хорошо говорить, вы занимаетесь ремеслом, к которому чувствуете охоту… Я сам, пожалуй, готов выучиться плотничному мастерству, но с таким условием, чтобы отец позволил мне после вступить в морскую службу.
— Добрый герр Михайлов, — сказала Марта. — Теперь вы помирились с моим мужем; постарайтесь уговорить его, чтобы он не противился склонности моего бедного Вильгельма.
— Постараюсь, — возразил Михайлов, — когда представится удобный случай. Теперь пока прощайте, я не хочу, чтобы Гаарден застал меня здесь.
С этими словами он положил что-то на стол и пошел к двери.
— Ах, герр Михайлов! — вскричала ему вслед хозяйка. — Не оставляйте ваших денег, вы знаете, что муж мой не хотел брать их.
— Упрямство его не заставит меня изменить данному слову, — отвечал Михайлов.
— Но он рассердится, если узнает…
— Я дарю эти деньги тебе и твоим детям.
Марта с признательностью смотрела ему вслед.
— Если все русские таковы, — сказала она наконец, — то я охотно переехала бы жить к ним.
Она тщательно спрятала деньги.
Время проходило. Петр Михайлов продолжал прилежно работать и все более заслуживал привязанность и уважение своих товарищей. Корабль, при заложении которого он находился, быстро приближался к окончанию. Палуба была готова, и с высоты ее плотники глядели на обширное море, на котором должно было очутиться новое судно.
Однажды мейстер Блундвик пришел на верфь осмотреть работы. В сопровождении подмастерьев и старших плотников обошел он все нижние части корабля, рассматривал все подробности с видом человека, знающего свое дело, и остался совершенно доволен. Но этим осмотр его не кончился. Оставалось труднейшее, особенно для толстого Блундвика, — а именно осмотр верхних частей корабля. Несмотря на опасность, угрожающую мейстеру, он решился взобраться наверх по узенькой лестнице, но так как тучность препятствовала ему всходить обыкновенным образом, то он должен был обернуться спиною к ступеням. Хотя один из здоровейших плотников поддерживал Блундвика, уже на пятой или шестой ступени тонкая перекладина переломилась под тяжестью широкой ноги корабельного мастера, который должен был удержаться на одной ноге, точно журавль.
— Помогите, помогите! — кричал Блундвик бычачьим голосом. — Снимите меня, а не то я сверну шею! Ай-ай-ай! Другая ступенька тоже трещит! Братцы! Неужели вам не жаль вашего мастера?
Двадцать сильных рук счастливо сняли толстяка с тоненькой жердочки и опустили его на твердую землю.
Блундвик вздохнул свободнее и отер крупный пот, выступивший на лбу его во время опасности.
— Мейстер, — сказал один из старшин, — вы, должно быть, еще более растолстели с тех пор, как мы кончили последний корабль. Тогда вы взбирались еще по этой лестнице.
— Или ваша лестница похудела, — сердито возразил Блундвик. — Вы, чего доброго, сами подпилили ее, чтобы я не мог видеть того, что вы там, наверху, наделали.
— Мейстер! — вскричал сверху звучный, громкий голос, — ты нас обидел, и мы требуем удовлетворения. Ты подозреваешь нас в бесчестной проделке, а потому я от имени всех моих товарищей требую, чтобы ты поднялся наверх.
— Ах ты, московский выскочка! Ты больно громко заговорил! — отвечал Блундвик.
— Я говорю дело! — возразил Михайлов. — Как хочешь, мейстер, а ты должен прийти сюда.
— Благодари Бога, что ты наверху, — вскричал Блундвик, — а не то я заставил бы тебя раскаяться в своей дерзости!
— Братцы, — сказал Михайлов, — мы должны оправдаться во что бы то ни стало, а потому принесите живее широкое, прочное кресло; мы усадим в него хозяина и на веревке встащим его наверх!
— Ура! — весело закричали плотники. — Спасибо Михайлову! Он вечно выпутается из затруднительного положения.
Даже сам минхер Блундвик одобрил предложение, которое немедленно было приведено в исполнение.
Осмотрев все наверху, корабельный мастер остался совершенно доволен и изъявил всем работникам свое удовольствие.
— Хозяин, — сказал ему Михайлов, — сегодня 11-е июня.
— Знаю.
— А у нас, в России, 30-е мая.
— Так что же?
— Это день моего рождения, — отвечал молодой человек.
— Ага! Поздравляю, поздравляю! — сказал Блундвик и хотел уже идти далее, но Михайлов остановил его.
— Я хочу просить тебя, мейстер… — сказал он.
— А, понимаю! Ты хочешь, вероятно, погулять сегодня; ну, изволь, изволь.
— Этого мало, мейстер. Я хочу просить тебя, чтобы ты освободил сегодня всех нас от работы.
Читать дальше