Алексей Иванов - Сердце Пармы, или Чердынь — княгиня гор

Калина стал учить Матвея собирать лодку. Такими лодками пользовались охотники. Если придется убегать с реки в лес, лодку вмиг можно разобрать, свернуть шкуру и сгинуть в глухомани. И восстановить пыж недолго. Нужно срубить две елочки, срезать, где надо, ветви, вставить комлями друг к другу в карманы — носовой и хвостовой, а потом связать пришитыми шнурками и дважды перетянуть поперек тетивой. И снова лодка готова — легкая, как сноп соломы, и ходкая.

На Олёну Ранние Росы выплыли из Покчи. Через две недели были уже у Балбанкара.

— А чего вы там делали-то, на городище? — спросил Матвей, сидевший в лодке впереди, когда Балбанкар уже скрылся из глаз.

— Вагирйому прятали, малую Золотую Бабу.

— Это за нее деда убили?

— За нее.

— Я про Золотую Бабу все знаю, — помолчав, сообщил Матвей. — И не Баба это никакая, а богородица. Потому ее язычники и прячут. Она ведь у крещеных должна быть.

— Кто это с тобой такой мудростью поделился? — удивился Калина.

— Филофей, епископ. Он мне все рассказал. Чуть ли не тыщу лет назад пермяки пошли войной на царьградские и немецкие земли. Далеко за Москву зашли, хоть Москвы тогда еще и не было. И бог хотел их остановить, явил им чудо: из чистого неба пошел град, и перед войском из градин сама собой слепилась богородица. Ни огнем, ни мечом ее взять не могли, а через три дня она вовсе золотой стала. Тогда половина пермяков призвала попа, окрестилась и в той земле осталась жить, свою страну Енгрией назвали. А другая половина язычников убежала сюда, на Камень, и богородицу золотую с собой унесла. Потому нам и надо ее отнять.

Калина усмехался, слушая рассказ Матвея.

— Репей в глотку твоему епископу, — сказал он.

К вечеру дошли до устья Чусовой, широкого, как ворота. Дальше уж до Ибыра придется грести вверх по течению.

— Запомни Чусовую, великая река, — сказал Матвею Калина, когда они в темноте ужинали у костра, и оглянулся через плечо: Чусовая широко и туманно светилась под луной.

— А чего в ней?

— Она одна Каменные горы победила — даже Вишере то оказалось не под силу. Началась на той стороне и, как пилой, хребет прорезала. Поэтому на ней повсюду скалы — и малые, и под самое небо. Есть, как и у нас, Столпы — окаменевшие великаны. И все скалы здесь священные. На каждой или под каждой — капище, в любой пещере — идол. Река эта богата несметно. Не только рыбой, зверем, лесом. Есть и песок золотой, и жемчуга, и горючая земная смола, и самородные камни вроде того, что у тебя на пуговице. Только все это недоступно. Река тайная, и живут здесь тайные вогулы. Со своими не дружатся, а чужаков всех убивают. Нет здесь ни городищ ихних, ни павылов, одни только легкие стойбища. Чусовские вогулы — лесные, живут охотой, молятся камням и деревьям. У них даже боги особые. Тайный народ, одним словом, тайный и страшный.

— Будет у меня войско — и побью я этих тайных вогулов, — решительно ответил Матвей. — Заберу эту реку себе. Назову эту землю Пермью Новой Чусовской и посажу сюда княжить сына.

— Далеконько загадываешь, — недоверчиво покачал головой Калина.

На следующий день плыли недолго. После полудня Калина причалил к берегу по правую руку. Вдоль реки и вглубь здесь раскинулся широкий луг, ограниченный лесистыми холмами. Калина оставил Матвея налаживать стан, а сам ушел — бродил вдали по травам, глядя под ноги, или вдруг озирался, словно что-то потерял, влезал на кривые бугры, часто натыканные повсюду и заросшие малиной.

— Искал, что ль, чего? — насмешливо спросил Матвей, когда Калина вернулся. — Вогулов тайных?

— Это, княжич, знаменитое поле Чулмандор, — пояснил Калина. — Здесь два с половиной века назад пермяки и вогулы разбили татар.

Калина протянул Матвею ладонь, на которой лежали позеленевшие наконечники стрел.

— Медные, — презрительно сказал Матвей.

— Тогда железа мало делали. Железные стрелы только у татар были, а у наших — медь да кость. Однако ж победили.

Матвей окинул взглядом пустынное поле, тихо зарастающее молодой травой.

— Для нас Чулмандор все равно что Куликово поле для Москвы.

— А велика ли у татар сила была? — заинтересовавшись, уважительно спросил Матвей.

— Велика. Говорят, тридцать туменов.

— Тридцать татарских туменов всю вселенную завоюют, — не поверил Матвей.

— Татары конные в степи сильны. А сюда они на лодках против реки шли. На тюрени-то с шибасами много коней не возьмешь. А пеший татарин валок… Вон там пермяки стояли, — Калина махнул рукой вверх по течению. — Татары на них кинулись. А им в бок ударили вогулы, что прятались на пармах. Почти все татары и полегли, мало кто ушел. Эти вот бугры, что здесь повсюду, — скудельни татарские. Я еще помню, что валялись здесь и порубленные татарские лодки — из травы торчали черные носы и ребра, а сквозь днища деревца проросли. Теперь уж те деревца вон какие…