Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Не дойдет!

Тот же маневр, и началась ордынская карусель. В пространство, в пустоту летела тяжесть рязанских сотен, рязанцы осаживали коней. То и нужно для тех, кто придумал эту мельницу. Смешались ряды рязанцев, замялись кони на месте, а стрелы летят и летят, дождят и дождят, падают кони, бьются на земле, ломая строй, и вот уже снята без боя первая линия, смешалась с ней вторая, кони шарахаются от страха, раненый конь сбрасывает всадника, катается от укуса стрелы, как от облака оводов, кони рвутся на дыбы, выбивают из седел дружинников.

А стрелы дождят и дождят!

Рязанцы собирались преследовать убегающих! Разве они убегают? Разлетелись россыпью, ударили бубны, и ордынцы опять соединились в линию. Лава в пятьсот всадников идет в два ряда полумесяцем, охватывая в кучу сбитые рязанские сотни. Вот сейчас осыплют еще раз стрелами и возьмут рязанцев в копья.

Затрубили трубы, из леса вывалились три засадные сотни. Идут в спину полумесяцу. Но и ведать не ведают, что с ними сейчас должно произойти. Первая линия полумесяца ударила в копья по наполовину спешенным ря-занцам. Удар в копья, и засверкали на осеннем солнце кривые мечи. Это не сшибка, это не бой, это избиение, как на скотном дворе. Рубят, колют, режут... Одна надежда на Епифания. Доспел! Вот-вот грянет в спину врагу, да враг-то мгновенно разворачивает коней в россыпь, и сотни Епифания слились с толпой рязанцев. Свои же рязанцы ломают их строй. Ордынские стрелы дождят и дождят!

Не одобрял Вельяминов горячности князя, неумным считал совет Епифания Коряева — на погибель толкал он молодого князя. Чужаку закрыли рот. Знал Вельяминов цену рязанской дружине, знал, что такое ордынская тысяча. Настало мгновение, когда и ему надо бы бросить две сотни всадников на спасение князя. Но им не пробиться в смятию. Послать их в бой — это погубить еще двести воинов. И решил Василий Вельяминов, что лучше вызвать гнев чужого князя, чем лишцть Рязань последней ее защиты.

Олег услышал, что Вельяминов трубит отход. В горячке боя не очень-то понимал, что происходит. Сам едва успевал отражать удары, хотя и чувствовал, что кто-то его бережет со спины, что чьи-то руки не дают опуститься на него ордынским саблям. Дружинники схватили князя, кинули поперек седла и потащили из боя.

На опушке леса перекинули Олега на его запасного аргамака. Вельяминов стегнул горячего коня плетью, помчались рязанцы лесом в спасительную чащу.

Олег замахнулся плетью на боярина, но тот замедлил бег своего коня, и плеть просвистела в пустоте. Кто-то сильно толкнул в спину Олега и еще раз ожег его аргамака плетью. Вырвался вперед быстроногий конь, увлекаемый общей скачкой. Дорога оборвалась, растеклась тропками, здесь погоня не страшна, каждое дерево защита, тут ордынец бессилен.

Остановились в глухом урочище. Князь спрыгнул с коня и оглянулся, ожидая бояр. Подскакали Вельяминовы: Василий Васильевич с сыновьями.

— Ты!— рявкнул Олег на Вельяминова и задохнулся от ярости.

— Ты на Вельяминовых голос не повышай!— остановил его Василий.— За мной, князь, Москва, а за тобой кровь твоих дружинников! Не меня ты слушал!

— Меня слушал!— раздался голос Епифания Коряева.— Меня слушал, гость московский! Не московскую землю топчет ордынец, а нашу. Нам как терпеть? Почему ты трубил отход? Это измена, боярин! Ты не за рязанского князя голову клал, а прозакладывал ее для московского!

Вельяминов тронул коня и приблизился к Епифанию.

— Князь Олег спасен, я видел, как его вытаскивали из боя, а вот как ты, боярин, из той смертной схватки цел ушел, то я не ведаю! Один ушел, бросил воинов! Это измена!

Князь яростен, гневен, а вдруг скривила губы мальчишеская усмешка, задергались губы, закусил их, а слез из глаз не смог остановить.

Вельяминов, а с ним его сыны и боярин Михаил подошли к Олегу. Василий Вельяминов отвесил низкий поклон, но проглядывалась в поклоне не почтительность, а издевка.

— Спасибо, князь, за хлеб-соль, хотя и не твою ели, а со своей пришли! Отходим, князь! Вельяминовы в изменниках не числились! Дружину, князь, ты сгубил!

Вельяминовы погнали коней, за ними два десятка их холопов. Олег тронул коня им вдогонку, но вовремя оглянулся, не уловил одобрения у своих воинов. Понял: осудили князя! Не в его характере было принять этот упрек.

— За мной!— кинул он гридням и боярам и поскакал к полю, где свершилась сеча.

С пригорка из леса открылось поле боя. Сравнить его можно было разве что с угасшим костром, когда угас огонь и лежат вразброс догорающие поленья. Тучей вилось воронье, не решаясь спуститься на землю, пока сновали по полю ордынские всадники, обирая убитых, добивая раненых. Мелькнула на опушке серая спина матерого волка, и он привел за собою стаю.