Федор Шахмагонов: Твой час настал!

Татищев и здесь нашелся:

— То не наше боярское дело. Гостей убивали московские люди за то, что досадили своим нахальством.

Нет, не с польскими вельможами спорить Татищеву. Гонсевский тут же ухватился за его слова.

— Пусть и правда, что чернь виновата, но с послами говорит не чернь. Вот и покажите, что вы не злоумышляете на нас послов и на польских гостей. Отпустите с нами Мнишка, его дочь и всех польскихъ гостей, а мы по прибытии к его величеству королю, будем стараться смягчить его гнев. Если вы нас, не по христианскому обычаю задержите, то оскорбите короля и Речь Посполитую. Тогда уже трудно будет вам на чернь ссылаться.

Мстиславскому не по нраву утяжелять спор, а отвечать послу нечем. Он вздохнул и примирительно молвил:

— Все это содеялось за грехи наши! Вор этот и вас и нас обошел!

Олесницкий сделал вид, что с трудом удерживается от смеха. Мстиславский неосторожно добавил:

— Вот перед вами Михайло Нагой, родной брат царицы Марфы и родной дядя истинного царевича Дмитрия. Он вам подтвердит, что на царство пришел вовсе не Дмитрий. Настоящий Дмитрий похоронен в Угличе. За его телом поехал митрополит Филарет, чтоб похоронить его рядом с отцом, царем Иваном Васильевичем.

Гонсевский руками развел и с откровенной насмешкой спросил:

— А где же был Михайло Нагой, когда другой человек назвался его племянником? Радовался, что лже-царь сказал ему боярство? Оставим пустой спор! Поглядим, способны ли московские бояре поступать по христиански.

Мстиславский встал, давая знать, что переговоры закончились, заключив их словами:

— Вашу просьбу от отпуске посольских людей мы доложим государю и дадим вам ответ.

Шуйский входил в роль царя. Не перебивая бояр, высоко поставив голову, благоволил слушать. Выслушав, недовольно промолвил:

— Долго и попусту с ними препирались. Отпусить их к королю, — королю руки развязать. Пока они здесь, и послы и гости, король войной не пойдет. С Мнишком поступить так: дочь ему вернуть, а все их имущество забрать в казну. Держать подальше от Москвы без пересылок с королем, пока не вернет всего, что ему дадено Расстригой, а у Маринки взять клятву, что не будет зваться царицей Московской.

Синклит боярский в том же составе, что беседовал с послами, призвал в Посольскую избу Юрия Мнишка. Едва его ввели на него набросился Татищев.

— Вот он вор из воров вор! Тесть Расстриги! Поглядим каков он не на пиру, а на расправе. Ишь наметился всю Северу и Смоленск себе приспособить. Волк — костью подавился. За свою селедку половину Московии возжелал.

— Почему же за селедку? — подыграл Дмитрий Шуйский.

Татищев охотно разъяснил:

— А потому, как у его дочери ни сисек, ни жопы. Подержаться не за что, а гляди, сколько плачено.

Дмитрий Шуйский не угомонился:

— Сказал бы о другом. Польские паны сказывали, что этого бобра собирались за долги судить.

Татищев тяжело вздохнул.

— До се убиваюсь, что не подвернулся мне этот бобр под руку. Отправил бы я его вслед за зятем в преисподнюю, чтобы черти там и из него сало вытопили.

Мстиславский велел всем садиться и спросил:

— Готов ли ты Юрий Мнишек ответ держать?

— Не те вы люди, — ответил Мнишек, — чтоб я перед вами ответ держал. А вот вы готовы ли к ответу перед Богом и королем за свои несправедливости и грубости?

Татищев, словно бы, того и ждал.

— Бога не касайся, а король твой — нам не король.

Мстиславский продолжал:

— Первый тебе спрос, Мнишек: каким обычаем явился к тебе человек, всклепавший на себя имя царевича Дмитрия, сына нашего царя Ивана Васильевича?

— Не ко мне он явился, а к князю Адаму Вишневецкому.

— И князь Адам поверил?

— Как не поверить? Кто бы дерзнул из московитов, у которых Бог и царь на равных, назваться царским сыном? Первый же москаль его изобличил бы. К князю Адаму приходили многие московские люди и все признавали в Дмитрии царского сына. И в Самбор являлись московские люди и все признавали. Что говорить про Самбор и Краков, его в Москве все признали за царского сына. И ты, князь, признал!

Вмешался Татищев:

— Ты опять за свое, что Расстрига был царевичем.

— То не мне рассудить, а вам московские бояре. Я со своей дочерью ему не набивался, это вы, московские бояре, торопили меня со свадьбой. Вы прислали к нам посольство сватать мою дочь за вашего царя. Вы нас уверяли, что он и есть прирожденный государь. Вы обманули нас, а не мы вас!

Татищев пригрозил:

— Ты не очень-то разговаривай! Ты перед нами на расспросе, а не мы перед тобой!