Поговаривали, будто предметы интимного туалета были у нее тоже из металла. Их изготовил известнейший мастер Станислав Малер (десятилетия спустя он прославился, сделав доспехи для дона Хуана Австрийского, которыми и сегодня можно полюбоваться в Эскориале). Много судачили и об ее поясах девственности — с камеями, где толедские ремесленники вырезали сцены охоты или гербы.
Как утверждали придворные сплетники, летними ночами Беатрис в своем средневековом одеянии проносилась мимо постов стражи. Ей нравилось — она хохотала как безумная — видеть капитанов, в ярости бросающихся друг на друга или отыскивающих нужный ключ. Но найти они его не могли. Он был спрятан в ее спальне, под статуэткой обожаемой Девы Кармельской. (Поговаривали также, что только Фердинанд педантично обшарил ее покои и отыскал что нужно).
Заметим по ходу дела ярость получившей письмо Изабеллы была лишь обязательной частью установившегося ритуала — ритуала обновления пламени страсти, чтобы оно окончательно не угасло.
В то же время Фердинанду необходим был сей механизм эротической мести, дабы отплатить Изабелле за все ее превосходства: латынь, которую он так и не одолел, изысканность рода, стихи Петрарки, изящный почерк. Здесь было бы уместно напомнить, что он-то был угловатым крепышом по-крестьянски упрямым и совершенно лишенным воображения. У Изабеллы были тонкие вытянутые лодыжки, а на подъеме ноги (весьма знаменательный знак) хорошо было видно переплетение голубоватых жилок и тугих сухожилий. Совсем как у нормандской кобылицы! Сухожилия отчетливо выступали и на затылке: над ними взмывала вверх лавина прекрасных волос — наследство ланкастерского рода Трастамара, начало которому положил дон Хуан де Ганте.
У Фердинанда же, напротив, ноги были попросту плебейскими, с наростами и чешуйками, точно у какой-то ящерицы.
И все это имело большое значение, все следует принимать в расчет.
Сексосоциальное неравенство заявляло о себе по ночам, когда в битву вступали две страсти. Плоть Фердинанда издавала приглушенный, уверенный звук — так напевает что-то себе под нос довольный лавочник, наводя порядок на полках. От йони Изабеллы, наоборот, исходил тонкий, нежный росвист — будто едва слышный зов колумбийских орхидей в период любовного томления.
Итак, Изабелла мчалась во весь опор, покинув свой лагерь (сегодня на этом месте находится Вента дель Прадо на Национальной, 630).
— Быстрее! Быстрее! Вперед!
Сумасшедший галоп. Перед глазами ее стояла бесстыжая Беатрис, скачущая в кокетливых доспехах перед Фердинандом и мальчиком-архиепископом. Призрак ее, приукрашенный ревностью, то исчезал, то вновь возникал из дорожной пыли.
В знойные предутренние часы видели крестьяне, как вихрем мчалась мимо монахиня-кармелитка, покрытая пылью, застывшая в седле. Казалось, ее преследовал и никак не мог догнать отряд свирепых всадников. На лицах их, словно маски в безвкусной драме, лежал слой желтой пыли.
Ботихас, Вильямасиас, Орельяна ла Вьеха, а потом селение дона Родриго с источником и пузатыми ребятишками, что глазели на монахиню, у которой были сверкающие глаза и — удивительное дело — кинжал у пояса.
В то же время по дороге из Теруэля въезжал в Ла Манчу загадочный францисканец. На лице его не было и следа смирения, и благодушия, отличающих членов известного ордена. Всадники остановились на отдых в долине Аларкон, копыта их коней были сбиты каменистыми дорогами Арагона.
Внутренний огонь сжигал и его и ее, и был он сильнее огня, полыхавшего снаружи.
Они прибыли в монастырь Альмагро с разницей в несколько часов, два дня и две ночи гнал их навстречу друг другу ветер страсти.
Францисканец представился учителем латыни. Кармелитка объяснила, что везет инструкции ордена в монастырь Бальбастро.
И только почти два века спустя, в Венеции, в 1687 году в серии «Кастильская пикареска» был напечатан рассказ одного аббата. Опустив привычные для той эпохи порнографические описания, можно почерпнуть следующее. После омовения у родника они встретились в келье кающихся. Аббат пишет: «Грубые одежды скользнули к. ее» алебастровым ногам, и в лунном свете засверкало прекрасное обнаженное тело. На ней еще оставалась белая накрахмаленная тока (чепец — пикантный в данной ситуации знак принадлежности к религиозному ордену, белые крылья токи походили на крылья мраморного ангела с надгробия Лоренцо Медичи во Флоренции. Была снята и тока, и волосы переливчатым потоком — так расплавленное золото течет по склонам вулкана — хлынули вниз. Рванулись на волю, как рванулся бы леопард, случись какому-нибудь глупцу упрятать его в мешок»..
Читать дальше