Сергей Кравченко: НОВЫЙ ДОМОСТРОЙ

Я уже писал, что осмысленное застолье у нас происходит только до третьего тоста. На Руси каждый тост сопровождался новой переменой блюд, поэтому «из-за третьей еды встает новобрачный», за ним тяжко поднимаются тысяцкий и дружка.

Новобрачный говорить, увы, не может — мурчит что-то вокруг да около. Тогда дружка переводит мурчание, обращаясь к окаменевшему тестю:

«Новобрачный Имярек бьет вам, папа… — куда бьет?! — а! — челом бьет, чтоб вы пожаловали завтра у него пировать. И вы, мама, приезжайте, и остальные — общим списком»… Дружка еще пытается пробормотать имена сидячих, а местами уже и лежачих «бояр», а жених удивленно напяливает шапку.

Дружка стягивает за углы скатерть новобрачных — прямо с едой, блюдами сыра и калачами, велит тащить еду в спальню.

Спальня, как мы помним, находится в новом доме молодых, поэтому живые гости лезут в седла — посмотреть дом и вообще, что удастся.

Пока поезжане борятся с лошадьми, образуя скульптурные группы в стиле Клодта, тесть отводит молодых в сторонку и начинает занудствовать:

«Судьбами Божьими дочь моя приняла венец с тобою, дорогой мой зять Имярек. Так ты ж смотри, жалуй ее и люби законным браком, как жили отцы и отцы отцов наших», а не как попало, без грубостей и свинства.

Жених в ответ «целует тестя в плечо» (чтобы не дышать перегаром), и спешит на двор. Садится на коня, туманно смотрит, как невесту упаковывают в сани.

Приезжают в дом молодых. Идут прямиком в сенник-спальню. Тут по бокам обнаруживаются свекр и свекровь. Они подскочили-таки сюда, чтоб не совсем в стороне оставаться. Они осыпают молодых своей присыпкой (тещина давно кончилась) и заводят молодых в покои.

Сюда набивается довольно много зевак. Они не въезжают в интимность момента. Или придуряются.

Молодых сажают рядышком на край постели. Подходит тысяцкий. Он решил-таки закрепить церковное венчание светским актом. Тысяцкий протягивает волосатые лапы к невесте, снимает с нее фату. Это все, что у него осталось от древнего «права первой ночи».

Тысяцкий облизывается и говорит ерунду не по своему ведомству: «Дай вам Господи здорово почивать…»… Голос тысяцкого срывается, и его уводят. На стол у постели ставят караваи и свечи, на блюда под икону складывают кику и колпак.

Не буду настаивать, что колпак на блюде символизирует голову Иоанна Крестителя, отрубленную за выкрутасы Саломеи. Но лежит он так же печально.

Еще бы ему не печалиться, когда кроме тысяцкого, убывшего к девкам, никто не уходит!

Поп поет вечерню, новобрачную уводят раздевать за занавеской в душевой кабинке, жених плюет на условности и начинает раздеваться прилюдно.

Тогда некоторые понимают, что пора выйти вон. Они выходят из спальни, догоняют тысяцкого и легко уговаривают его не рисковать по бабам, а лучше пойти допивать в дом свекра. Там, — идет молва, — стол с утра не тронут!

В сеннике с новобрачными остаются всего-то 2 дружки, 2 свахи, 2 постельничьих. Им весь день подливали в меру, так они еще ходят, не смотря на древность лет!

— Э! А вот еще стайка «боярынь и людей боярских» притаилась в уголке! Идите сюда. Снимайте с молодых платье. А то жених совсем запутался в ремнях и застежках.

— Вы, боярыня, отвалите от жениха! Идите за ширму невесту раздевать.

— А вы, молодой человек, наоборот, — оставьте ширму в покое, там и без вас дырок наверчено!

Новобрачный наконец скидывает «зипунок», кладет его на столик, сверху бросает «шубу нагольную» — чтобы потом одеться.

Тут из-за ширмы выходит «раздетая» новобрачная.

— Закройте рот! Вот во что она раздета. На ней телогрейка (в новом доме еще не работает отопление) «горлатная шапка» — шитая или вязаная ушанка «под горло», на ногах у нее пока еще сапоги красного козла с жемчужной россыпью.

Начинается выдворение раздевальщиков. После препираний и увещеваний наглые «боярыни» вытесняются за дверь и высвобождают из-под кик свои чуткие рысьи уши.

Наконец свалили гости,

На кровать слоновой кости

Положили молодых

И оставили одних,…

Не считая пары «евнухов» для разувания.

Голливуд учит нас, что медленный съем сапога с женщины — есть апофеоз эротических приготовлений. Но нам Голливуд не указ, поэтому кто-то таинственный, не помеченный даже анонимным «имяреком», пыхтит в нашей спальне, снимая с девы сапоги.

И не успевает Бытописатель чиркнуть гусиным пером, чтоб разувальщик выметался вон, как терпение жениха лопается, он валит невесту на подушки и «промышляет»… Нас очень интересуют технологии древнерусской постельной «промышленности». Можно сказать, ради этого интереса мы терпели всю венчально-встречальную тягомотину. И вот, пожалуйста! Темно. Лампадка ничего нормально не высвечивает. Даже скрипом кровати не удовлетворишь воображение. Потому что у нас никакая не кровать слоновой кости, а дурацкие 27 снопов. А от их шуршания какая эротика? Нам такую эротику мыши каждую ночь в соломе устраивают!