Борис Акунин - Седмица Трехглазого (сборник) [без иллюстраций]

Василий Голицын. Еще бы не помнить. Ты была совсем девочка, у тебя дрожали губы. Мое сердце разрывалось от жалости. Но отступиться было нельзя. Нарышкины, прощелыги, растащили бы, развалили бы страну.

Царевна Софья (подходит к нему) . Я говорила тебе, что не сумею править. Что я не знаю – как это: править. Помнишь, что ты мне сказал? Ты сказал: «Власть – это очень трудно, но и очень просто. Нужно перестать думать о себе, вот и всё. Твое тело – вся страна. Ее лихорадит – тебя лихорадит. Ей больно – тебе больно. Твоя душа – народ. Он спасется – и она спасется. Он погибнет – и она погибнет». Вот как ты тогда мне сказал. А сейчас ты боишься погубить душу. Где твоя душа, Вася? Какая она? Здесь, маленькая? (Касается его груди.) Или там, большая? (Делает широкий жест рукой.)

Удар грома. Василий Голицын молчит, опустив голову.

Царевна Софья (жалобно) . И что делать мне? Кто я? Правительница, на плечах которой держава на тысячи верст, от Шведского моря до Китайского океана? Или я баба, которой твоя маленькая душа дороже всего на свете? Скажи мне, Вася. Как тебе лучше, так я и сделаю.

Голицын молчит.

Царевна Софья. …Только ведь разлучат нас. Никогда больше не свидимся. Ты часто говоришь: история, история. Кем мы с тобой останемся в истории? Правительница с любовником, которые не удержали ни своей страны, ни своей любви. Говори, Вася. Не молчи.

Голицын молчит.

Царевна Софья. Я поняла про власть еще одно, чего ты мне тогда не договорил. Потом сама дошла. Правитель – тот, кто способен решиться на страшное. И большая душа, душа державы, для него важнее собственной. А если своя душа дороже – лучше уйди. Но я не уйду. И ради державы, и ради нас с тобой. Не говори ничего своему Трехглазову. Обойдемся без него. Бог даст, стрельцы и так управятся. Не мучай себя, Вася. Сбереги свою душу. Я знаю: ты себя после изгрызешь. Не надо. Я все возьму на себя. А на том свете уж – как выйдет. То ли простит меня Бог, то ли нет. Его воля.

Василий Голицын (подняв голову) . Нет! Вместе так вместе!

Порыв ветра, распахивается окно. Врываются звуки бури. Свечи гаснут. На сцене становится темно.

Вечер. Борис Голицыни Петрна пруду, около причала, возятся с лодкой. Борис Голицын держит в руках штурвал, Петр глядит в чертеж.

Петр. Как же его сажают?

Борис Голицын. Пойдем, государь, спать. Поздно.

Петр. Какое спать? Гляди, какую красоту мне изготовил мастер Краузе! Настоящий штурвал! Хоть на фрегат ставь! Давай его сюда!

Берет штурвал, пробует установить.

Борис Голицын. Это лодка старая, негодная. И здесь, на пруду, не расплаваешься. Поедем на Плещеево озеро – там попробуем. А после станем настоящие фрегаты строить. И не только фрегаты. Заведем трехпалубные корабли, стопушечные. А ну, поберегись, Турция! Посторонись, Европа! Дорогу российскому флагу!

Петр. И ка-ак вдарим по ним из всех орудий! Дадах! Дадах!

Борис Голицын. Не посторонятся, так и вдарим.

Петр. И столицу поставлю новую на море, на пустом берегу! Ненавижу Москву, деревянную, бестолковую, шушу по углам! Поставлю город такой, какой надо – правильный. Чтоб весь квадратами, по регламéнту! Буду там жить!

Борис Голицын. Твоя воля, государь. Как прикажешь, так и будет. Страна как корабль: куда захочет капитан, туда и поплывет.

Петр заканчивает укреплять штурвал.

Петр. Команда, слушай капитана! Поднять штандарт! Полный вперед! Пушки, пли!

Выстрел. Петр падает из лодки. Поднимается. Делает несколько шагов вперед. Снова падает.

Из-за кулис появляется Трехглазов. Прячет за пояс пистолет.

Борис Голицын. Ааа! Государь! Петруша! (Кидается к Петру. Потом оборачивается к убийце. Бросается на него.) Ты на кого руку поднял! Злодей!

Трехглазов взмахивает плеткой, захлестывает Голицыну шею, рывком валит на пол. Бьет по голове.

Трехглазов. Лежи тихо, боярин. Тебя убивать не велено.

Подходит к Петру. Достает из-за пояса второй пистолет. Царь пробует приподняться, закрывается рукой. Трехглазов стреляет ему в голову.

Трехглазов. Ну вот. Теперь не ужалит.

Неторопливо, спокойно уходит.

Борис Голицын со стоном встает. Шатаясь, подходит к убитому. Опускается на колени.