Николай Задорнов - Война за океан. Том второй

– У Невельского тоже есть японцы приятели. Он со мной всегда свой товар японцам посылает. Наша фактория торгует с ними давно. И офицеры и приказчики бывали со мной у японцев. Капитан и сам там был. Ты знаешь! Он шел на своем «Байкале». Японцы боятся чужих, а нас не боятся. Они приходят туда рыбу ловить. Напрасно, генерал, ушли с острова, мне чуть всю торговлю не испортили. А придет американский командор и скажет: «Вери гут, вери гут бэй, вери гут айлэнд!» Че тогда? Нет, ваше превосходительство, надо скорей обратно пост ставить.

– Зачем американцам Сахалин?

– Генерал! На Сахалине лес, бревна повезут отсюда. Уголь. В Японии нет леса.

Муравьев знал, что этот гиляк был проводником Невельского, что он участник событий на Тыре, а до того был проводником Миддендорфа. Геннадий Иванович писал о нем. Муравьев попытался объяснить, что экспедиция Путятина заключает трактат о торговле.

– Какой трактат, генерал? – бесцеремонно перебил его Позь. – Зачем, когда и так торгуем. А какой товар привез им Путятин?

Муравьев ответил, что в Японию будут продавать меха с Аляски.

– А-а! Компания! – знающе сказал гиляк и махнул рукой.

Муравьев сам терпеть не мог Русско-американскую компанию, ее деятелей и ее привилегии и мечтал о том, что Россия когда-нибудь продаст Аляску американцам, а тут, в новом краю, будет свободная торговля.

…Сахалин перетянул, как на весах, и чуть совсем не ушел под воду, с другой стороны моря поднялся материк с сопками, и к вечеру шхуна, оставив Позя, прибыла в Де-Кастри. В гавани суда. «Оливуца» стоит. Прекрасно! Она возвратилась с Камчатки.

При тусклых свечах в маленькой каюте Муравьев беседовал с Буссэ. Николай Васильевич отлично себя чувствует. По его словам, весь штаб ждет с нетерпением генерал-губернатора. И камер-юнкер Бибиков, и Казакевич, и все… Они недалеко отсюда – в Мариинске. И ждут дальнейших распоряжений. С быстротой могут явиться сюда или отправиться вниз по реке.

– А где же Геннадий Иванович? – удивленно спросил генерал.

Буссэ как бы вспомнил и сказал. Известие было очень неприятное. Несчастье может повлиять на Геннадия Ивановича, а пока что он еще очень нужен. Без него как без рук! И «Паллады» не введешь!

«Так я пойду прямо в Петровское, к нему и к Катерине Ивановне, – молниеносно решил Николай Николаевич. – Кстати, сразу же с рапортами, шхуну отправляю в Аян, пусть Миша скачет побойчее в Петербург. Отвезет радостную весть государю».

Муравьев резко сказал, что все обвинения, которые Буссэ выдвигал против Невельского, оказались ложны.

– Я все проверил на месте! Геннадий Иванович и не мог дать ничего для зимовки! Он и сам, видно, голодал, немногим лучше было ему, чем экипажам судов в Императорской!

Шлюпка подошла. В полутьме в дверях появился смуглый лейтенант Назимов.

Муравьев вскрыл письмо Василия Степановича.

– Я его в порошок изотру! Как он смеет? Да вы знали, что он мне послал! Как вы могли?

– Помилуйте, ваше…

– Это ослушание! Вы – на войне! Военным судом судить! Немедленно изготовиться к плаванию, и утром отправляйтесь. В шесть часов вам будет вручена бумага. Да не будьте трусом! «Аврора» немедленно должна быть отправлена сюда! Потребуйте исполнения. Помните, я с вас взыщу! Да возьмите с собой лейтенанта Гаврилова. Он здоров и возвращается.

Не подавая руки, генерал отпустил командира «Оливуцы».

– Что мне с Завойко делать? «Аврору» не отдает! Ну, я ему покажу.

Он приказал Буссэ немедленно сообщить штабу, чтобы шли все в Николаевск, там оставить пароход «Аргунь», а самим – в Петровское. Всем!

Муравьев написал Василию Степановичу. Потом походил по каюте, подумал, вышел на палубу, вернулся и переписал сам начисто, резко, но без крайностей.

Утром «Оливуца» ушла. За ней из бухты вышла шхуна.

– Прямо в Петровское, сахалинским фарватером. Запаситесь углем! У Невельских горе, и я хочу разделить его! – Так сказано было капитану. – Их горе – мое горе.

Весь день губернатор просидел за составлением рапортов в Петербург. А вечером он рассказывал в кают-компании историю любви Невельского. Сказал, что в Иркутске говорили, будто они не пара и что Екатерина Ивановна якобы не любит Геннадия Ивановича. Это будто бы он, Муравьев, заставил ее выйти за Невельского ради долга… Черт знает, что наплели! А какая это прекрасная, идеальная любовь!

В этот вечер было много сплетен, воспоминаний об общих знакомых. Кажется, позабыты все дела, Завойко, маньчжуры и англичане. Беседовали по душам, отдыхая от всех тягот и обязанностей. Буссэ, шедший теперь с генералом, уверял, что Невельской очень ревнив.