— Не отвергайте моей помощи, — сказала Анеля. — Женщина может сделать многое… Хотите, я попрошу старого Разумовского, он все же близок к императору, он даже уговорил его принять господина Бетховена, хотя император не любит музыки и ничего не смыслит в ней. Я могу просить Разумовского, и он сделает так, что вы получите отпуск или отставку… Хотите?
— Нет, — ответил Можайский. — Если правда, что война близка…
Она взглянула на него, на черную повязку над виском:
— Но вы дважды пролили кровь за отечество…
В пустынных залах вдруг послышались тяжелые шаги.
— Это Чарльз, — сказала Анеля.
Лицо ее потемнело, но тотчас же она принужденно улыбнулась и громким и веселым голосом сказала:
— Вы рассказали мне прелестную историю… Ну и что же ответил несчастный юноша своей возлюбленной?..
Она произнесла эти слова так естественно, что Можайскому вспоминалась Сюзанна из комедии Бомарше и ее слова о великосветском опыте знатных дам. У них появляется такая непринужденность, что они могут лгать, не вызывая никаких подозрений. Можайский пробыл у супругов Кларк еще полчаса. Разговор шел об охоте, о свадьбе принца Вюртембергского с великой княжной Екатериной Павловной.
Уходя, он оглянулся на портрет кисти Изабе, на Анелю. Она стояла рядом с портретом, как бы отражаясь в зеркале.
Можайский видел ее в последний раз. Вскоре Анеля простудилась, возвращаясь после раута у князя Шварценберга. Она умерла от горячки три месяца спустя. Горячкой в те времена называли скоротечную чахотку.
В тот день снова изменилась судьба Можайского. Вернувшись домой, в гостиницу, он нашел записку Данилевского: его ожидали в Гофбурге в любое время дня и ночи.
В Гофбурге Можайский застал Данилевского, запечатывавшего пакеты с почтой. Он был встревожен и озабочен.
— Нынче на рассвете ты едешь в Варшаву. Повезешь письмо государя главнокомандующему… — Он договорил шёпотом: — Приказано выставить лошадей по тракту. Государь решил уехать из Вены. Покамест поедет в Краков, где стоит наш авангард. Далее, смотря по обстоятельствам, кинет меч на весы.
В соборе святого Стефана служили торжественную панихиду по казненному королю Людовику XVI.
Панихиду служил кардинал с двенадцатью епископами. От мощных вздохов органа, казалось, колебались стены собора, хор пел скорбно и торжественно, как это полагалось в день поминовения короля, умершего не своей смертью, а под ножом гильотины.
Русские оглядывали собор. Его начал строить Леопольд VI в XIII столетии, дважды его разрушали пожары; долгие годы стоял почерневший каменный скелет над пожарищем Вены; только в 1433 году была завершена главная стрельчатая башня. Летящие ввысь острия напоминали то кружево, то громоздящиеся друг на друга горные кристаллы; вольнодумцы говорили, что в этом каменном кружеве — ухищрения, казуистика средневековых схоластов, и собор иногда называли каменной схоластикой. Для печальной церемонии было выбрано подходящее место. Гигантские статуи святых и кардиналов смотрели на своего преемника — кардинала, служащего траурную мессу по казненному французскому королю.
Лучи январского солнца пронизывали цветные стекла витражей. Ярко-алый отсвет упал к ногам императора Франца. Он слегка отодвинулся и продолжал рассеянно оглядывать молящихся. Одни шептали слова молитвы, другие смотрели на молебствие с любопытством, как на представление в театре. Даже угрюмый Веллингтон не отводил глаз от красного одеяния кардинала и епископских мантий. Русские, привыкшие к торжественной службе православной церкви, мысленно сравнивали православное панихидное песнопение с католическим, и свое казалось им строже и трогательнее. Разумовский, забыв обо всем, слушал голос знаменитого певца Лючиано, — кастрата, выписанного для такого случая из Рима. Князь Меттерних, с приличествующим событию выражением лица, изредка поглядывал в сторону Александра.
Александр не уехал из Вены. Все получилось так, как было нужно. Союзники хорошо поняли, что русские не уйдут из Польши. Осталось урвать куски для Австрии и Пруссии.
Печальная церемония соответствовала настроению прусского короля. Саксонии ему не отдали, пообещав Майнц и Прирейнскую область. Конечно, Россия не станет воевать из-за прусских требований; король подумывал о том, чтобы покинуть старого друга Александра ради двух новых — ради Англии и Австрии. Может быть, от этого получится больше выгоды.
Читать дальше