ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II

Молодой человек, протиснувшийся в узкую щель двери, нехотя приоткрытую перед ним высокой девушкой, которая, бросив что-то вроде: «Максимилиан, тут к тебе депутат Сен-Жюст. Говорит, что ты его ждал…» (он с полчаса уговаривал ее пропустить его к именитому постояльцу дома Дюпле), повернулась и вышла, а он так и остался стоять в полутьме на пороге небольшой комнаты.

Одного взгляда посетителю хватило, чтобы в один миг увидеть если не убогость жилища бывшего известного депутата Учредительного собрания, то его чрезвычайную простоту. Камин, узкая железная кровать, покрытая одеялом в цветочек, небольшой грубо сколоченный стол с бумагами, полки с книгами, шкаф с одеждой и зеркало с туалетным столиком. На нешироком окне, выходящем во внутренний двор дома номер 366 по улице Сент-Оноре, – голубые шторы. Две красные розы в стеклянной вазе и три апельсина в глиняной чашке на столе несколько смягчали пуританскую обстановку. Общее благоприятное впечатление от простоты и строгости жилища естественного человека нисколько не портили единственные украшения маленькой комнаты – многочисленные портреты и бюсты самого хозяина, видимо, потому, что он сам, чопорный и строгий, в очках и в тщательно отглаженном облегающем полосатом сюртуке, в напудренном парике (даже здесь, в домашних условиях!), как всегда с бесстрастным выражением лица, и сам казался почти таким же предметом искусства, как все эти холодные гипсовые бюсты и равнодушные портреты.

– Я никого не ждал, гражданин, – после затянувшегося молчания сухо сказал Неподкупный.

– Я писал вам, гражданин Робеспьер, – спокойно продолжал гость. – Писал, как к единственному человеку в первой Ассамблее, открыто противостоявшему деспотизму и интригам контрреволюции. Тому уже будет два года… И я помню, как впервые увидел вас. Это было в семнадцатый день июня за месяц до Бастилии. Вы выступали тогда в Генеральных штатах. Я стоял среди зрителей, было шумно, и я даже не знал, кто выступает на трибуне. Вы обвели взглядом зал Малых забав и встретились со мной глазами. Ваш взгляд… Я словно посмотрел в зеркало… Простите, гражданин Робеспьер, не вы – я ждал эти три года, чтобы встать рядом с вами во исполнение нашего долга перед грядущей Республикой.

Робеспьер молчал. Гость ему не нравился решительно. Он не показался ему с первого взгляда: слишком молод, слишком красив (даже вызывающе красив, – хотя и не без недостатков – прямой классический нос мог быть и поменьше, а прямая, разделенная на две части челка, скрывающая невысокий лоб, спадала почти на глаза), – собственные длинные локоны до плеч, завитые на концах, кожа самого что ни на есть белого аристократического оттенка, серьга в правом ухе! Да еще и одет по-щегольски, включая голубой фрак с золотыми пуговицами поверх белого жилета и преувеличенных размеров галстук из тонкого батиста, не только полностью скрывающий шею, но и заставляющий держать голову очень высоко, словно на постаменте. Немного настораживал и тон голоса, звучавший почти диссонансом со смыслом самой восторженной, обращенной будто бы к предмету поклонения, речи: холодный, серьезный и очень уверенный. Впрочем, как еще мог говорить этот, по-видимому, не обделенный женским вниманием, молодой щеголь? Тон соответствовал внешности. Странно, что он вообще был избран… Но вот имя… Кажется, Робеспьер уже слышал его от Демулена. Ведь Демулен тоже уроженец Пикардии, частью которой теперь является и департамент Эна. И еще, кажется, была брошюра с этим именем… И письмо… Гость обмолвился, что писал ему, Робеспьеру. Да, кажется, было, было какое-то письмо…

Неподкупный уже не смотрел на молодого человека. Отступив к письменному столу, он рылся в бумагах. Да, вот оно! Письмо от 19-го числа месяца августа года 1790-го от некоего гражданина Сен-Жюста… [15] [15] См. главу 9 «Огонь». Ну, конечно же, такие письма он всегда сохранял, – не хранил письма с просьбами, советами и угрозами, – но вот с одобрениями его действий… Таких в первую половину Учредительного собрания почти и не было. А то письмо… (Робеспьер пробежал глазами первые строчки: « К Вам, кто поддерживает отечество, изнемогающее под натиском деспотизма и интриг, к Вам, кого я знаю только как Бога по его чудесам, к Вам, сударь, обращаюсь я с просьбой присоединиться ко мне, чтобы спасти мой несчастный край… ».) Так ему, пожалуй, тогда никто еще не писал. «Бог, которого узнают только по его чудесам…» – хорошо сказано (и как сказать лучше?), – и хотя, конечно, Максимилиан не Бог, но разве Он не тот человек, который действительно служит воле пославшего Его? – Осознание своей особой миссии пришло к Робеспьеру не сразу, но оно пришло, и недаром Его уже начали узнавать по Его делам…