ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II

При этом лидеры новой Ассамблеи – жирондисты, а с ними и почти все провинциальные депутаты, то есть большинство Собрания, буйному Парижу не доверяли, в особенности его мятежной Коммуне. «Сентябрь!» – это слово и все, что было с ним связано, все больше становилось каким-то пугалом. «Сентябрь!» – это слово произносили как пароль все умеренные. «Сентябрь!» – это слово слетало с языка многих депутатов, но вместо него в ушах отдавалось: «Анархия!»

Впрочем, собравшиеся в Париже представители народа могли не беспокоиться – за день до своего закрытия Законодательное собрание приняло-таки большинством голосов декрет о роспуске повстанческой Коммуны. Период «двоевластия» в столице закончился.

20 сентября проходила проверка полномочий, выборы председателя и секретарей, а 21 сентября Конвент собрался на свое первое заседание.

Расположившись на одном из верхних кресел амфитеатра неподалеку от Робеспьера, только что почтившего его своим доверием (по крайней мере, на это хотелось надеяться!), Сен-Жюст внимательно осматривается. Со своего места ему хорошо виден весь огромный зал Манежа и лица депутатов. Почти поголовно незнакомых, за исключением нескольких наиболее известных деятелей, которых ему случалось видеть раньше на трибунах Учредительного и Законодательного собраний, таких как героя Бастилии Тюрио; а также коллег самого Сен-Жюста – представителей департамента Эна, прибывших вместе с ним, вроде бывшего прокурора Ланской коммуны Этьена Бефруа; ну и пары случайных знакомцев, вроде депутата от Марны реймского адвоката Жана Девиля, у которого когда-то практиковался сам Сен-Жюст.

Правда, трудно было не признать в толпе неспешно рассаживающихся представителей изрытое оспой страшное лицо «министра революции» Дантона и не менее страшный пронзительный взгляд черных глаз Марата, которого все узнавали по характерной головной повязке. И, конечно же, как было не признать как всегда веселого и как всегда слегка заикающегося Демулена, расположившегося совсем рядом, чуть ли не через несколько мест от самого Сен-Жюста, который дружески, но, как показалось Антуану, с некоторой долей растерянности (Камилл никак не рассчитывал увидеть его здесь), приветствовал старого друга (Сен-Жюст ограничился сухим кивком), а потом немедленно вступил в непринужденный разговор с Робеспьером (на правах старейшего друга ).

Весь этот день, провозглашенный на этом же заседании первым днем I года Республики IV года Свободы, Национальный конвент находился в состоянии опьяняющей эйфории от грома «великой победы» при Вальми (о которой только что стало известно), преисполненный чувством ликующего торжества над окончательно низвергнутой монархией и даже чувством какого-то невиданного братства, – все распри партий и мнений, казалось, были забыты, все депутаты слились в едином порыве к новому лучшему миру, уже грезившемуся им всем в скором будущем.

С высоты своего места Сен-Жюст внимательно следил за разворачивающимся спектаклем. От имени завершившего свою работу Законодательного собрания Национальный конвент приветствовал высокопарной и патетической речью малоизвестный Франсуа де Невшато. Взявший за ним слово бывший прокурор Коммуны Пьер Мануэль в еще более выспреннем выступлении назвал председателя Конвента (им был его бывший коллега прежний парижский мэр Петион) «президентом Франции», предложил при его появлении обнажать голову, а на жительство поместить в один из королевских дворцов и окружить почестями. Предложение было странным хотя бы потому, что председатель Конвента переизбирался каждые две недели, а сама Франция в отличие от САСШ вовсе не собиралась становиться президентской республикой. Бывший монах-капуцин Шабо, а вслед за ним один из самых молодых представителей народа Ламбер Тальен (ему, как и Сен-Жюсту, было 25 лет, и Антуан пристально рассматривал уже прославившегося своей деятельностью в повстанческой Коммуне депутата) тут же выразили решительный протест.

Вслед за патетическим Тальеном, пафосно воскликнувшим: «С удивлением слышу я здесь споры о каком-то церемониале!» – по поводу неприятия любой экстраординарной власти (в том числе и в выделении особых полномочий председателю Конвента) высказалась и еще одна весьма колоритная фигура – безногий депутат Кутон.

– В обществе распространяется слух, – заявил этот единственный калека Собрания, – что в Конвенте формируется партия, выступающая за триумвират, протекторат или диктатуру. Поклянемся же все в верности суверенитету народа – суверенитету во всей его полноте. Заклеймим же позором одинаково и монархию, и диктатуру, и триумвират! – закончил сурово этот будущий триумвир .