Наталья Манасеина - Царевны

«Господи! Неужто рухнула стена, неправдой воздвигнутая?»

— И ненавидящие нас простим вся воскресением, — поет клир.

«Простим, потому что Он воскрес. Нет больше смерти. И батюшка с небес на землю на тех, кого нежданно покинул, глядит. Господи! Радость-то какая ему, что все друг друга опять полюбили».

В Золотой палате собрались все светлые, умиленные.

«Подождать бы Орьке до праздника светлого. Поглядела бы она, как хорошо во дворце вдруг сделалось. Не лампада ли хрустальчатая нежданно среди царских палат загорелась?»

— Христос воскрес! Христос воскрес!

Царь в палату вошел. Слабы глаза у него, но сердцу видна радость, всех охватившая. На пороге уже почуял Федор Алексеевич, что нет того темного, что друг от друга их всех заслоняло.

— Христос воскрес!

Трижды, по очереди, целуется он со всеми. Наклонившись к мачехе, шепчет, что поклонился он от нее в соборе Архангельском батюшке. Крепче обычного он Софьюшку целует.

— Всегда бы так. Всем вместе в любви да согласии, — тихо говорит он сестре.

«Как хорошо! Хорошо-то как!» — выстукивает сердце Федосьюшки. Яичек красных без счета раздает она всем верховым. А последнее, в руке зажатое, так и осталось.

Всем царевна дала. Больше некому. С Орей бы ей яичком последним похристосоваться. Да где же теперь Оря-то?

Рассказывала она как-то Федосьюшке, что по деревням убогим есть церковушки бедные. На свечи к образам не всегда в них денег хватает. Священник в ризе заплатанной служит. В такой церковушке, быть может, Орька Светлую заутреню слушает. А может, и возле церкви под небом стоит. Народу много, в церковь не все попадают. Это тоже Орька рассказывала.

Хорошо под небом в светлую ночь Орьке стоять. Хорошо по дорогам, весной замуравленным, ей ходить будет. Дорог без конца, и во все они стороны…

Убежали из царских палат мысли Федосьюшкины далеко, далеко. По дорогам и тропинкам, по полям и лугам за Орькой следом бежит Федосьюшка.

Великим звоном праздника Светлого колокола звонят.

«Орюшка, где ты?»