Иван Кондратьев: Божье знаменье

— Представьте, государь мой, и мне туда же. — сообщал словоохотливый юноша. — Пойдемте вместе. Уж коли погибать, так погибать один подле другого — по крайней мере, сегодня, — болтал он беспечно и с улыбкою.

Офицер все еще глядел тревожно: слова цыганки-гадальщицы не на шутку смущали его. Он, однако ж, пошел рядом с незнакомцем, когда тот, покосясь с улыбкой на цыганку и погрозив ей пальцем, отошел от часовенки.

Некоторое время молодые люди шли молча. Они представляли между собой резкую противоположность. Офицер, в своем мундире с отворотами фалд спереди и сзади, был похож на молодого журавля. Грузин был широкоплеч, выступал бодро, и вообще вся его фигура дышала здоровьем и энергией.

— Какая смелая… цыганка эта… — проговорил наконец, как бы про себя и отвечая на свои мысли, молодой артиллерист.

— Надо правду сказать: бойкая, — подтвердил грузин. — Во всяком случае, должно быть, храбрее нас с вами, хоть и не училась, подобно вам, стрелять из пушек. Но заметили, — засмеялся весельчак, как она прекрасно стреляет глазками. Держу пари, что она подстрелила ваше сердце, господин офицер.

Офицер смутился.

— Нет… нет… мне, право, не до того…

— А чертовски хорош, дьяволенок! — произнес грузин, чмокая губами. — Право, будь деньги, непременно постарался бы устроить судьбу этого прехорошенького чертенка.

— Разве вы бедны? — решился спросить офицер.

— Беден не беден, а уж, во всяком случае, не богаче вас.

— Я бедный дворянин… у меня ничего нет…

— Ну, и у меня столько же, хотя я немножко и выше дворянина.

— Выше… дворянина?

— Да… чуточку…

— Кто же вы?

— Я — князь.

Молодой артиллерист, отступив, робко посмотрел на князя.

— Чего испугались? Князь-то я безвредный, нестрашный. Я самый простой князь.

— Стало быть, цыганка не соврала: она назвала вас, князь, знатным, — проговорил офицер.

— Почему-то не ошиблась — надо правду сказать, но все остальное вздор, верьте мне.

— А ежели правда, князь? Ведь существовал же Задека, Нострадамус. Предсказывали — и сбывалось.

— Может статься, и сбывалось, но я решительно не верю этому. Но цыганки уж совсем-таки врут. Вот я сейчас иду к одному алхимику, который занимается астрономией и в то же время предсказывает. Если верить его предсказаниям, то я буду бедняком и умру в сарае. — Князь засмеялся. — Как это вам нравится — в сарае? И откуда — любопытно — он видит или увидел сарай? Чудак! Вот нынче же спрошу о дне смерти: не выйдет ли седьмое сентября…

— Вы шутите, князь, а предсказания иногда сбываются, — говорил, не глядя на князя, офицер. — С моей матушкой был случай…

— Ох, уж эти случаи! — перебил князь.

— Право… вы не верите, князь?.. Так, простая старушонка предсказала, предсказала, что она, моя матушка-то, умрет в Вознесеньев день…

— Ну и что ж?

— Точно умерла в этот день.

— И старушонка радовалась, что предсказание ее сбылось?

— Нет, она умерла раньше матушки.

— Странно… странно… — протянул с неопределенной улыбкой князь.

Офицер остановился:

— Мне сюда-с, налево, за дворец Грузинских… я живу у тетушки… Прощенья прошу, князь…

Молодые люди стояли против какого-то деревянного домика с мезонином. Окна в мезонине были открыты, и оттуда слышался какой-то неопределенный шум. Конечно, молодые люди не обращали на это внимания.

— Позвольте узнать: с кем имею честь? — спросил у офицера князь, делая приличный поклон. Офицер отрапортовал:

— Подпоручик Егор Ильич Веретьев.

— Приятно быть знакомым. Я князь…

Князь недоговорил: над самым ухом его прожужжало, с тонким свистом, что-то резкое и горячее. Он почувствовал, что ухо его точно обожгло огнем. В этот же самый момент, стоявший перед ним несколько наискось, подпоручик Веретьев схватился, с коротким криком, за левую сторону лба и мгновенно рухнул на землю.

Князь, несколько растерявшийся, торопливо нагнулся над Веретьевым:

— Что с вами? Ранены? Куда? Откуда выстрел?

Вместо ответа князь увидал только перед собой кровь, дымящуюся теплом, совершенно белое лицо и необыкновенно вышедшие из орбит глаза. Глаза имели оловянный цвет, но в зрачках сверкали еще искорки жизни. На мгновение князь зажмурил глаза, чтобы не встречать этого страшного взгляда молодой угасающей жизни. Когда он снова взглянул на несчастного, то перед ним лежало уже одно бесчувственное тело.

Сердце князя заныло, холодная дрожь пробежала по всему телу. Ему показалось, что волосы на его голове поднимаются, а ноги подкашиваются. Боясь упасть, он приподнялся и огляделся вокруг. Вокруг было тихо и пустынно — нигде не виделось ни одного живого существа, улица точно вымерла. Смолк шум даже в мезонине.