Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды

— Твой брат будет разбит…

Фредегонда, Теодебер и Мерове одновременно обернулись к нему, но Хильперик откинулся на спинку кресла, ни на кого не глядя.

— Да, он, без сомнения, возьмет Тур — так же как я смог взять Париж и Реймс. Невелика заслуга защиты почти никакой, крепостные стены — одна видимость…. Если ему повезет или мой дорогой братец запоздает с выступлением, он сможет даже захватить Пуатье. Зигебер и его сука лопнут от злости, ведь они столько сил приложили, чтобы доставить туда эту деревяшку — якобы кусочек истинного креста… Плечи Хильперика задрожали от беззвучного смеха.

— … но, в конце концов, он будет разбит, — повторил король. Когда Хильперик повернулся к старшему сыну, он больше не улыбался.

— Вот почему ты не командуешь этой армией. Твой брат будет побежден, это очевидно. У него недостаточно людей, чтобы удерживать города, и недостаточно золота, чтобы нанять больше…. Но, это лишь первый ход в нашей партии — будут, и другие, много других…. Прежде всего, Зигеберу придется послать войска против Хловиса. А поскольку Зигебер не сможет одновременно защищать восток, Овернь, Аквитанию и еще собрать дополнительную армию, ему придется ослабить какую-то из своих границ. Когда он выступит, я узнаю, где его слабое место, и нанесу удар. Вот тогда ты и атакуешь Турень повторно — как только он оставит ее, чтобы сразиться со мной. Эти одновременные удары вынудят его метаться во все стороны…

— Словно оленя, который услышал, как трубят загонщики, — прошептал Теодебер.

— Именно так, — подтвердил Хильперик с коротким смешком. — Всякий раз, когда Зигебер покинет одно из своих логовищ, мы разорим его, спалим дотла, чтобы ничего от него не осталось! Доверься мне, сын мой, и меньше чем через год мы вернем себе все, что принадлежит нам по праву!

Теодебер поднялся. Теперь его глаза сверкали не от гнева, а от неистовой гордости. Охваченный возбуждением, он схватил карту, которую разложила на столе Фредегонда. Без сомнения, Теодебер пустился бы в описание своих будущих подвигов, если бы Фредегонда не вырвала карту у него из рук, слегка остудив его пыл.

— У нашего сына короткая память, — сказала она, оборачиваясь к принцу с насмешливой, почти вызывающей улыбкой. — Конечно, никто здесь не сомневается ни в твоих военных талантах — хотя у тебя еще не было случая их показать, — ни в твоих способностях завоевателя — хотя до сих пор ты завоевывал одних лишь служанок…. Но, разве, можешь ты отправиться в этот поход, не погубив при этом душу?

— Я… я не знаю, о чем вы говорите, — пробормотал Теодебер.

Однако внезапная, бледность принца и та поспешность, с которой он отвел глаза, не решаясь взглянуть на мачеху и тем более на отца, напротив, говорили о том, что он прекрасно понял намек Фредегонды.

— В самом деле? — переспросила она, тряхнув головой. — Разве ты не поклялся некогда своему дорогому дяде Зигеберу, что никогда не поднимешь оружия против него?

— Отец, эта клятва меня связывает! — воскликнул Теодобер.

— Знаю, знаю…. Но, это не имеет значения. Мне тоже пришлось поклясться в чем-то подобном…

— Ошибаешься, — возразила Фредегонда — Если он нарушит клятву, епископы осудят его, и народ их поддержит. Теодебер не может выступить в поход без риска быть отлученным от Церкви.

— Ну и что? Моего брата Карибера тоже отлучили!

— Принц, отлученный от Церкви, не сможет стать королем. Никто никогда его не признает. Зато…

Фредегонда замолчала, ожидая, пока смысл ее слов осознают король и его сыновья. Она медленно обошла стол, попутно бросив взгляд на Мерове, который рассматривал свои сапоги с таким видом, словно все происходящее его не касалось, и, наконец, села рядом с Хильпериком, на подлокотник его кресла.

— …Зато никто ни в чем не сможет упрекнуть Теодебера, если он всего лишь будет защищаться, — продолжала Фредегонда, обнимая короля. — Или защищать своего брата

Она замолчала и улыбнулась Теодеберу, по лицу, которого, было видно, что он с трудом успевает следить за ходом мыслей мачехи. Хильперик оказался сообразительнее. Он с довольным видом кивнул, затем положил руку на бедро Фредегонды и принялся поглаживать его сквозь ткань платья.

— Хорошо придумано, — прошептал он, теснее придвигаясь к ней.

Почти против воли король закрыл глаза, вдыхая аромат, исходивший от супруги, в котором смешивались запахи амбры, кожи и цветов; ее вкус сохранялся на его губах и в его сердце, словно глубокая отметина, воспоминание одновременно жестокое и сладостное. Порой фредегонда сама чувствовала странное волнение от запаха собственных духов, опьяняясь им, словно крепким вином. Никогда Уаба, ее служанка, не говорила ей, каков их состав. Впрочем, Фредегонду это не заботило. Важно было лишь то, какое воздействие они оказывают на короля. Uiro nasei es memo, ottuncuemedenti… — говорила Уаба. Магия женщин, древняя магия…. За спиной старой женщины перешептывались, называя ее чародейкой, отравительницей; говорили, что она навела порчу на саму королеву. Но никто не знал, что в действительности связывает Фредегонду с той, кого она иногда по старой памяти называла Матерью.