Валерий Шумилов: Живой меч или Этюд о Счастье Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста

Карно: Ты задерживаешь отправления на фронт роты парижских канониров, так нужных армии. Для чего? Не для образования ли собственной преторианской гвардии?

Робеспьер (с трудом сдерживаясь): Я? Я всего лишь один из вас. Разве в моих руках армия, финансы, судьи или чиновники? Я – один человек…

Колло: Лицемер! Ты повсюду расставил своих людей: в мэрии, в Революционном трибунале, в Национальной гвардии, в полиции, даже начальником школы Марса ты провел своего Леба! Флерио-Леско, Дюма, Анрио, твое собственное Бюро общего надзора полиции, которым ты подмял под себя Комитет общей безопасности! – твои люди повсюду. Через Бюро ты арестовываешь, кого хочешь, кого хочешь – казнишь, составляя проскрипционные списки для Дюма и Фукье. У Конвента не осталось никакой власти. Теперь ты подыскиваешь подходящих генералов, чтобы подмять под себя и армию!

Члены Комитета угрожающе подступают к Робеспьеру.

Крупно – сжимающиеся кулаки Колло д’Эрбуа и Карно.

Дальше разговор идет на повышенных тонах, пока не переходит на крик.

Карно: Не обращая внимания на мое мнение, ты арестовываешь чиновников военного ведомства, незаменимых на своей должности!

Билло: Ты арестовываешь патриотов. Ты отправил в тюрьму лучший революционный комитет Парижа – комитет секции Неделимости!

Робеспьер: Какой же он лучший, если их собственный председатель донес на них, как на мошенников?

Колло: У тебя все люди мошенники. Ты всех меряешь по своей мерке, добродетельный евнух!

Барер: Ты говорил Дантону, что при его морали никто не может считаться недобродетельным. А при твоей морали, Максимилиан, кто может считаться добродетельным? – все порочны и все подлежат казни!

Ленде (не поднимая глаз, тихо): Робеспьеру была нужна смерть Дантона, чтобы расчистить дорогу к власти, теперь это очевидно.

Билло: Ты приберегаешь в тюрьме охвостье жирондистов, как свою будущую свиту! Ты уже год не разрешаешь отправить их дело в трибунал, в то время как многие погибали за меньшие вины!

Переглядывание Карно и Барера. Видно, что им не по вкусу слова Билло.

Робеспьер: Комитет был в курсе всех моих действий.

Билло: В последнее время ты действуешь самостоятельно, не уведомляя нас. Вы с Кутоном вынесли в Конвент декрет прериальского закона, не поставив его на обсуждение в Комитете.

Робеспьер: Закон уже принят, и незачем говорить об этом. До сих пор в нашем Комитете все делалось на взаимном доверии, и я не счел нужным…

Билло (прерывая): Потому что ты знал, что Комитет общественного спасения не пропустит твой диктаторский закон!

Робеспьер: Диктаторский? Вы что же, хотите таких судов, как суд над Дантоном?

Ленде (поднимая голову): Теперь вообще нет судов – только казни!

Робеспьер: Прериальский закон был нужен, чтобы уничтожить последних заговорщиков в Конвенте.

Колло: Ты метишь в истинных республиканцев, в тех, кто отстоял Республику в департаментах, кто подвергал свою жизнь опасности среди бесчисленной контрреволюции, пока ты отсиживался в тылу: в Карье, в Барраса, в Дюбуа-Крансе, в Фуше. А ведь Фуше ничего не делал в Лионе без меня. Ты и меня поместил в свой проскрипционный список?

Робеспьер (не отвечая): Я ни в ком не вижу поддержки! Кругом заговорщики. Я знаю, что в Конвенте есть люди, желающие погубить меня, а ты вместе с Билло защищаешь их!

Билло: А ты хочешь отправить этих людей на гильотину? Нет, я знаю, что ты хочешь на самом деле – ты хочешь гильотинировать весь Национальный конвент!

Робеспьер: Вы слышали? Вы все здесь свидетели, что я не говорил, что хочу гильотинировать весь Конвент. Теперь я знаю тебя, Билло.

Билло: Теперь я тоже знаю, что ты – контрреволюционер!

Робеспьер (кричит): Контрреволюционер?!

Билло: Контрреволюционер!

Колло: Тиран!

Билло: Пизистрат!

Робеспьер (хрипит): Разбойники!…

Билло: Ты говоришь о себе!

Карно (поворачиваясь к Сен-Жюсту, а потом к Кутону): Триумвиры! Вы скоро погибнете!

Бледное лицо Робеспьера начинает быстро меняться: сначала оно выражает изумление, потом обиду, потом злость, потом все эти чувства вместе, так что создается впечатление, что он гримасничает. Наконец, он падает в кресло и закрывает лицо ладонями. Плечи его подрагивают.

Сен-Жюст неподвижно стоит у стола, за все это время ни разу не пошевелившись.

Кутон выкатывает на середину залы и вертится в своем кресле-самокате волчком.