Михаил Ишков - Вольф Мессинг

Я по глупости начал ссылался на непознанное в человеческой психике. Оно, мол, запрещает мне строчить отчеты на соседей по купе.

— Э-э, — скривился Айвазян. — Какие отчеты-мачеты! Так, по-дружески напиши, если, конечно, ты нас уважаешь.

— Кого это нас? — поинтересовался я.

— Как кого? — удивился Айвазян. — Меня, Амаяка. Партию!..

Тайны непознанного он относил к «мелкобуржуазным пережиткам» и нудно изводил меня домогательствами признать, что в моих опытах нет ничего, кроме шарлатанства и ловкости рук.

В скобках, под покровом слов, он посмеивался надо мной, называл «хитрожопой пронирой», поэтому ему необыкновенно льстило негласное задание следить за известным человеком. Ответственности никакой — не спускай глаз с этого типа постарайся оградить его от общения с другими пациентами, а если не получится, замечай, с кем общается! — и вся работа.

Нарком очень преувеличивал профессиональные качества такого неотесанного человека каким был Айвазян. Видно, решающую роль сыграла обманчивая простота задания и родственные связи. Сосед как-то вскользь упомянул, что когда-то они вместе служили на Кавказе, затем Гобулов перетащил его в Узбекистан, дал чин капитана. Все остальное я выудил сам.

Признаюсь, мне было интересно иметь с ним дело.

С высоты четырнадцатого этажа мне хотелось бы поблагодарить Айвазяна, который, пусть даже и вопреки собственной воле, помог сохранить для будущего уникального провидца, высококлассного специалиста в области постреального пространства и просто хорошего человека. Правда, сам Айвазян в пятьдесят третьем за все свои грехи поплатился расстрелом. Тогда к стенке поставили многих бериевских выдвиженцев, в том числе и Гобулова, но к этой истории Мессинг не имеет никакого отношения.

Пообщавшись с Айвазяном, я решил, что спорить с ним, тем более что-то объяснять или доказывать, бесполезно. Куда надежнее со всем энтузиазмом поддержать его в желании наставить меня на путь истинный. На это он сил не жалел.

Не сразу, после долгих уговоров и под давлением неопровержимых фактов, я был вынужден согласиться с ним, что в мире (как и в окружающем нас воздухе) существуют только «материализм и идеализм». Они борются между собой, и каждый сознательный элемент должен сделать выбор в пользу «материализма», потому что он «научно доказан», а «идеализм научно не доказан». Как можно не понимать «таких простых истин».

В конце концов мы пришли к согласию по всем пунктам, кроме существования неизведанного и всесилия «научного метода». Здесь я стоял как скала. Айвазян выходил из себя, начинал кричать, что только грязные ишаки не способны различить разницу между «первичным» и «вторичным», а если между ними «есть разница», о каком «непознанном» может идти речь! Особенное возмущение вызывал у него мой отказ признать «всемогущество научного метода». От Айвазяна первого я услышал — «партия учит нас, что Солнце стоит неподвижно, а Земля ходит вокруг него».

— Ленин учит! Сталин учит! Карл Маркс тоже учит, — укорил он меня, — а ты споришь.

Мессинг сдался только после того, как выудил из Айвазяна общую картину несчастья, случившегося с ним в Ташкенте.

Лучший способ помочь человеку нараспашку распахнуть собственное бессознательное — это усадить его играть в какую-нибудь азартную или не очень игру. Айвазян оказался страстным любителем шахмат, однако, к моему удивлению, руководствовался он несколько иными правилами, чем те, к которым привыкла многомиллионная армия любителей этой древней игры.

Во-первых, он играл исключительно на деньги.

Во-вторых, исключительно со своими подчиненными, будь то в Гагринском райотделе НКВД, в центральном аппарате, где он короткое время подвизался у старшего брата Амаяка, Богдана, или в больничной палате, где жертвой оказался заезжий гастролер, в каком-то смысле тоже отданный в его распоряжение.

Я не стал нарушать традицию и после каждой партии расплачивался купюрами, которые мне в целостности и сохранности вернули после разговора с Гобуловым. Доставил их мне наш давний знакомый Кац, но это к слову.

Правда, первую партию Мессинг выиграл, хотя до этого момента он всего два раза в жизни двигал фигуры. Победу я выудил из самого Айвазяна.

Надо было видеть этого, до мозга костей пропитанного обидой материалиста, когда он получил мат. Он улегся на кровать и, сдерживая дыхание, принялся успокаивать себя — (слюшай, он правил не знает!! Дикий человек! Совсем варвар!.. Идеалист!!). Потом долго обдумывал, как бы заполучить в свое распоряжение «эту хитрожопую прониру» и в компании с Гнилощукиным разобраться ним «по каждому пункту обвинения». Собственная фантазия увлекла его, сгладила неудачу. Разборку они бы начали с незнания правил, затем по очереди, до идеалиста.