Виктор Суворов - Освободитель

Мало того, у самых правительственных трибун было решено не просто переправлять танки, но и артиллерию перетащить по дну, на буксире танков.

А если кому под водой плохо станет? А если у одного танка двигатель захлебнется? А если один-другой танк вдоль по течению пойдет? А если они сталкиваться начнут? А если буксируемые артиллерийские орудия под водой сцепятся? Что тогда? Что братья зарубежные о нашей мощи подумают? То-то. Думать надо.

Думали, думали. Придумали. Мостить дно реки.

Пока тысячи офицеров тренировались, тысячи солдат именно мостили дно на участках переправ. Тысячи тонн стальной арматуры и сеток были уложены под водой. А по краям каждой подводной, не видимой с берега дороги укладывались железобетонные плиты, образуя барьеры, как отбойные брусья на автостраде. Стальные решетки на дне давали танкам более надежное сцепление, а бетонные барьеры не давали танку сойти с дорожки. Танки катились, как по желобу. Таких желобов было построено не менее сотни. Сколько на то потрачено стали, бетона и человеческого труда, мне неизвестно. Известно только, что по производству легковых автомобилей Советский Союз никак Испанию обогнать не может.

Забегая вперед, скажу, что пять тысяч танков, большинство из которых имело в дополнение и по артиллерийскому орудию на крюке до восьми тонн весом иногда, переправились через Днепр без единого происшествия, чему зарубежные братья немало удивлялись. Мало того, советские маршалы на трибуне во время форсирования не бледнели, не краснели, за маршальские свои звезды не тряслись и наперед были уверены, что происшествий не будет и не может быть. Кстати, войска других наступающих фронтов переправляли свои танки просто по мостам и на паромах. Когда иностранные гости не видят, это допускается.

На строительстве этих самых подводных секретных переправ я встретил своего друга Юрку Соловьева, который окончил училище годом раньше меня.

— Юрка, ты ли это?

— Витька, прохвост, здравствуй!

— Как жизнь? Куда тебя черти занесли?

— Черти занесли в Белоруссию, в 7-ю гвардейскую танковую армию. А жизнь как генеральский погон.

— Это еще как?

— Углы да зигзаги, и ни одного просвета.

— До каких высот дослужился?

— Командир батальона! А Сашку Старкова помнишь?

— Как не помнить!

— Он у меня начальник штаба. По выпуску мы оба роты получили: нехватка офицеров. А теперь из-за этого «балета» вообще всех офицеров забрали. Во всем батальоне нас двое осталось офицеров. Я командую, а Сашка штабом правит. Рядовой Абдухмаев!

— Я, товарищ лейтенант!

— Начальника штаба батальона ко мне.

— Есть!

— А ты, Витя, до каких высот дослужился?

— Наводчик орудия в танке, — четко представился я.

Мы расхохотались. Чисто чеховская ситуация. Только оба мы тонкие. Опять же не скажешь, кому лучше: кто на должности подполковника сидит, батальоном командует, или тот, кто на должности младшего сержанта ручки орудийные крутит. У него сотни людей в подчинении, ответственность громадная. А у меня никакой ответственности. А получаем мы одинаково: оба лейтенанты.

Прибежал Сашка Старков. Мы обнялись.

— Ну что, командир, — Сашка флягу достает, — пригласим орудийного наводчика? Он как раз третий.

— Разливай!

Выпили. Еще выпили. Выпили за мои первые офицерские звезды. Выпили за наши будущие звезды. Выпили за их батальон. Потом за мою новейшую 125-мм пушку и за новый танк Т-64. Счастья ему пожелали. Потом просто так выпили.

— Как же вы, братцы, с батальоном справляетесь? Эту банду в руках не удержишь, когда и все офицеры на местах. Как же вы вдвоем-то?

Они переглядываются хитро. Смеются.

— А никак мы порядок не поддерживаем. За нас троечка работает.

— Неужто?

— Точно. Как всех офицеров прибрали — кого к арабам, кого в «балет», кого на урожай, так в дивизиях полевые трибуналы ввели. Что ни неделя — одного минимум Ахамбека трибуналом судят, в дисбат ссылают. Ты только на них полюбуйся…

Действительно, солдаты работали. Не то чтобы упорно, но работали, пока командиры на песчаном бережку в ивняке Ивашку Хмельницкого через горлышко потягивали.

— Ты, Витя, к нам заглядывай. У нас запасы неистощимые.

— И не зазнавайся, наводчик: кончится «балет», и тебя на роту поставят. Хлебнешь тогда командирского лиха.

Слухи по лагерю идут невероятные. Победные. Израиль пал! А приемника ни у кого не было. Вечером маленький шепелявый приемник у пехотных офицеров обнаружили. Мы к ним всей гурьбой. У пехоты веселье. После утомительного дня тренировок они уже перышки почистили. Уже и выпили немного. Песни у них старинные, лихие звенят: