Роман Шмараков - ПОД БУКОВЫМ КРОВОМ

Сказавши так, граф вышел из дому мессера Ридольфо и прямиком отправился на рынок. Там он зашел в лавку, где торговали тканями, и сказал, что он-де граф Фереттский и намерен в этом городе жениться и что на свадьбу ему надобно дуэйского зеленого сукна, если у него такое есть, на четыре канны. Торговец сказал, что это станет ему в два флорина, и отмерил четыре канны; граф ощупал сукно, посмотрел и так, и этак, и против света, и говорит: «Нет, я передумал. У тебя есть рытый бархат? Я возьму его на те же деньги». Он кладет сукно, торговец отмеряет ему бархата, граф берет его и идет вон из лавки.

Торговец говорит: «Эй, мессер граф, а деньги?» Граф: «Каких тебе денег?» — Тот: «Да за бархат!» — Граф: «Да я же вернул тебе сукно?» — «Так вы и за него не платили!» — «Так ты хочешь, чтоб я платил за то, чего не брал? Э, нет!» Он идет на улицу с бархатом в охапке; торговец, сбитый с толку, давай за ним, кружит, как вьюн вокруг крючка, и в голос заклинает графа рассчитаться по-хорошему, пока он еще не понял, в чем тут дело. «Изволь», — говорит ему граф и сворачивает во двор к мяснику. Тот как раз собирался резать свинью и стоял посреди двора со своим шилом и в буром от старой крови фартуке. Граф здоровается, говорит ему, кто он такой, и просит его к свадьбе зарезать ему свинью, так чтоб сберечь кровь, а обделают тушу уже свои слуги. Мясник говорит, что он сделает это за один флорин, когда граф скажет. Граф отвечает, что коли они сговорились, он намерен рассчитаться теперь же: так не возьмет ли мясник с него за работу вот этим бархатом. Мясник откладывает шило, идет вымыть руки, возвращается, чтобы пощупать бархат, между тем как торговец слезно умоляет его не испортить товара, и наконец соглашается взять за свиное кровопускание рытым бархатом. Тогда граф говорит ему, что так как бархата здесь на два флорина, чему подтверждением вот этот достойный человек, который только что его продал, то не отдаст ли он ему, графу, один флорин за этот бархат, чтобы они были в расчете. Мясник, вытерев руки, соглашается и на это и выносит из дому двадцать сольдо. «Теперь, — говорит граф, обращаясь к торговцу сукном, который стоял ни жив ни мертв и уже двадцать раз простился со своим бархатом и деньгами, — смотри, я думаю, что эти деньги, разница между бархатом, взятым за то сукно, и тем, чтоб этот человек заколол мою свинью, должна принадлежать тебе; хотя, — обращается он к мяснику, — мне кажется, что по справедливости надо эти деньги разделить между вами пополам, ведь тут есть труд вас обоих». Тут мясник, почуяв, что десять сольдо могут остаться при нем, заявляет, что граф самый справедливый из людей, каких он видел, и они с суконщиком начинают препираться, кому сколько по честности причитается. Вопль стоит столбом, соседи заглядывают в ворота и принимают сторону кто одного, кто другого — а это им тем более легко, что они совсем не знают, о чем дело, — и все кончилось бы потасовкой, если бы наконец граф не заявил, что не хочет, чтобы малейшая тень упала на его честность, ведомую и по ту, и по эту сторону Альп, и что он готов предоставить это дело суду одного из первых и уважаемых граждан города, с которым они будут готовы согласиться. Всем по нраву это предложение, и вот они целой толпой идут к дому мессера Ридольфо, который, с тревогой видя идущие к нему по улице клубы пыли, точно те, что путеводствовали еврейский народ из Египта, велит слугам на всякий случай сбегать на кухню за ножами и табуретами. Когда толпа врывается к нему во двор с просительным выражением, он понимает, что ему ничего не грозит, и, уразумев из их речей, что граф Фереттский отправил их сюда за справедливостью, преисполняется гордости и пытается добросовестно решить это дело, но ему недостало бы ни правосудия Соломона, чтобы его распутать, ни кротости Давида, чтобы его вытерпеть. Тяжебщики перебивали один другого, а предметы в их речах смешивались и превращались друг в друга, так что конца этому не предвиделось; тогда граф говорит: «Видишь, мессер Ридольфо, — эту сумятицу, поразившую их, которой ни ты, дай тебе Бог всяческого благополучия и мудрости, ни кто другой не распутает вовек, создал я один, и не могу сказать, чтоб это потребовало много сил или изобретательности; а теперь я это улажу так же легко, как вызвал, а ты посмотри». Тут он отбирает у мясника бархат, возвращает суконщику, присовокупив любезные слова и флорин за беспокойства, ему причиненные, и отпускает его удовлетворенного со всеми его грозными споборниками; затем обращается к мяснику, платит ему настоящими деньгами за условленную работу и сверх того за потраченное время, и все расходятся со двора, где остаются лишь граф и хозяин с его слугами, которые еще держат табуреты наготове. «Ты слышал, как они говорили о моем правосудии, — говорит граф, — а теперь будут превозносить и щедрость; и пусть это малое и ничтожное дело — но я ли виноват, что должен был выдумать такую затею, чтобы ты мог ее увидать, не покидая своего места, — ведь никакой молве обо мне ты бы не поверил!»