Пьер Буль - Загадочный святой. Просчет финансиста. Сердце и галактика

— Приступайте, Ирквин! Нажать на клавишу должны именно вы. Мы не можем больше ждать.

Лицо математика побледнело от волнения. Усилием воли он подавил дрожание рук, тяжелым шагом подошел к пульту и опустил два или три рычага, затем, преодолев нерешительность, указательным пальцем нажал на пусковую клавишу.

Мэлтон, не сводивший с него глаз, испытал странное ощущение, будто наблюдает за человеком, решившимся покончить со своим существованием, и его последнее обдуманное действие — спустить курок пистолета, нацеленного в висок.

Послышался легкий щелчок, потом потрескивание, продолжавшееся несколько секунд, — и электронно-вычислительная машина начала открыто переводить текст послания № 1.

Ольга, отказавшись присутствовать при электронном переводе послания, сидела одна в своей комнате.

Услышав, как грохнула, распахнувшись, дверь радиопрослушки и кто-то побежал по коридорам, она вскочила с кресла, метнулась из комнаты и успела заметить промелькнувшую фигуру, в которой узнала Ирквина в тот момент, когда тот стремительно мчался к себе, судорожно размахивая руками и, казалось, был взбешен. Войдя, он захлопнул за собой дверь. Слышно было, как скрипнула кровать, на которую он, вероятно, тотчас упал.

Еще мгновение она прислушивалась. Ей показалось, что он рыдает в голос. Не колеблясь, она устремилась в его комнату, в которой, как ей показалось, он хотел укрыться от всех. Она не ошиблась: распластавшись на животе, Ирквин лежал на кровати, обхватив голову руками, плечи его судорожно вздрагивали. Ольга подошла. Он поднял голову, и она увидела слезы на его глазах — это были слезы яростного отчаяния. Похоже, Ирквин был в горячечном бреду.

— Послание… — заговорила она.

— Послание, вы сказали послание … — рассеянно пробормотал он.

Ирквин замолчал, потом внезапно разразился нервным смехом, от которого вскоре поперхнулся и закашлялся. Затем он с трудом заговорил — то взвывая, как безумный, то жалобно лепеча, прерывая слова глухими душераздирающими стонами:

— Колоссальные, грандиозные мощности, с которыми нам не сравниться, которых мы и представить себе не можем — и это в век развитой атомной энергетики! — затрачены ради передачи этого послания! Миллиарды миллиардов киловатт, как посчитали физики! Количество энергии, которым можно в две секунды уничтожить нашу планету… Израсходована, вероятно, еще и значительная часть звездной энергии… А сколько средств убухали на это на Земле, Ольга! На расшифровку брошены миллиарды долларов, миллиарды фунтов, миллиарды рублей, франков, марок, лир, иен, рупий… Мобилизован интеллектуальный потенциал ученых всего мира… в течение двух лет!.. Заброшены все научные программы. Серое вещество человечества сконцентрировалось на единственном желании: расшифровать послание — информацию, которая якобы должна рассказать о великой тайне Вселенной…

— Да объясните же в чем дело? Послание расшифровано?

Ирквин горестно усмехнулся и бросил ей в лицо скомканный лист бумаги с текстом, который он судорожно сжимал в руке. После чего он подскочил к шкафу и вынул оттуда бутылку спиртного, наполовину опустошенную, которая два года ждала финала разгадки космического события.

В то время, когда Ирквин снова распростерся на кровати, глотая содержимое бутылки прямо из горла, Ольга расправила смятый клочок бумаги, подошла к окну и стала вполголоса читать написанное:

— « Найдется ли в галактике благородное сердце, способное сострадать, которое скрасит участь одинокой, подло обманутой и истерзанной жизнью женщины. Сердце, преисполненное нежности ».

— «Истерзанное жизнью»… «преисполненное нежности»… — повторял, заходясь от злости математик, задыхаясь от ярости и алкоголя. — Вы внимательно прочли это? И что, оценили по достоинству? Как и я? Боже мой, ради такого идиотского послания был мобилизован коллективный интеллект всей планеты в течение двух лет! Зачем? Ради какой-то «истерзанной жизнью» дамочки? Ольга! Даже вычислительная машина смеялась над нами!.. Это же вульгарный, тошнотворный, нелепый образчик банального брачного объявления для женского журнала!..

В Средние века в Европе существовало около 20 тысяч лепрозориев, в которых содержались прокаженные. Как только у кого-то замечались признаки проказы, больного препровождали в церковь, где его заживо отпевали, а затем отправляли в лепрозорий, находившийся, как правило, в труднодоступном месте.