Лев Жданов: Сгибла Польша!

Туда, чтобы спастись от неволи, прыгнул он… Тяжело упал, нога заныла… Он лишился чувств и был взят в плен.

В Сибири умер Петр Высоцкий, душа того, что свершилось в ночь 29 ноября.

Спасая жизнь, бежал постыдно майор Доброгойский. Один седовласый старец на деревяшке установил свое последнее орудие у задней стены Каплицы, чтобы обеспечить себя от нападения с тыла. Сам заряжает, стреляет… Командует последним четырем ротам 1-го полка, оставшимся на бастионе:

— Заряжай! Огонь!.. До последнего патрона… А потом — в штыки! Не выдавай, ребята! Честь — дороже жизни! Один раз умирать! Одна Мать-Отчизна у поляка!

По трупам своих убитых товарищей рвутся вперед россияне.

Их уж довело до ярости такое упорное сопротивление.

— Сдайтесь! — кричит горсти храбрецов русский полковник, пораженный этим мужеством.

— Коли их… Вперед! — отвечает на предложение громкий голос старика генерала…

Он и сам бы кинулся вперед, да деревяшка мешает. Слишком много трупов навалено везде… И, прислонясь спиной к своей последней пушке, со штыком наперевес ждет смерти старик, глядит ей прямо в глаза.

Она пришла быстро… Двоих только нападающих успел заколоть штыком своим Совиньский, когда со всех сторон семь-восемь блестящих жал вонзилось в его грудь, в бока, и снова появились они на свет дневной, обагренные кровью…

Не дрогнул, откинулся на пушку свою старик, так и застыл. Пораженные силой этого духа, остановились на миг и нападающие. Глядят, словно зачарованные, в это побледнелое, красивое лицо, гордое и после смерти. Словно чаруют их тусклые глаза трупа.

И чудо совершилось в миг падения "Воли"…

Как один сняли шапку солдаты российские, возбужденные боем и обычной двойной "чаркой", отпускаемой перед сражением. Как один осенили себя все крестом, шепча заупокойную молитву.

А ближайший, бравый, седой, со многими нашивками, гренадер благоговейно смежил ресницы мертвецу и вполголоса обратился к своим:

— Храбрая душа… Настоящий был енерал! Мир праху его!..

Было уже два часа дня. Редуты пылали кругом… "Воля" очутилась в руках россиян. В Каплице, где укрылось около 300 женщин, стариков, детей, шла резня…

Главное было сделано. Осталось уже более легкое на череду… Уже Толль, дрожа от боевой лихорадки и нетерпения, стал молить Паскевича двинуться на последний приступ, обрушить на Варшаву все полки и взять ее нынче же…

Паскевич, осторожный, сдержанный, не теряющий головы даже от успехов, отказал решительно.

— Я не сошел еще с ума, генерал! — отрезал он, сидя в коляске у "Воли", куда приказал везти себя после взятия этого редута. — У нас истощились снаряды… Люди падают от усталости… А вы хотите… Завтра еще посмотрим…

Великий князь Михаил Павлович тоже согласен был с Паскевичем.

В это время новая схватка завязалась между гренадерами князя Шаховского и эскадронами кракусов, которых подкрепляла польская пехота — 4-й и 8-й полки.

Россияне опрокинули поляков, которые стали быстро отступать к Чистой. Российская конница всею массой, широко развернув эскадроны на Вольской равнине, кинулась было вослед, но почти носом к носу столкнулась с 36 орудиями Бема, решившего хоть чем-нибудь искупить свою ужасную вину этого дня…

Грянули пушки Бема… За ними — орудия Рыбиньского… Легкая батарея Яблоновского… Загудели крепостные громады на валах…

И нападающие, понеся большие потери, ринулись обратно, под защиту своих батарей.

Упала темнота… Стихло на полях под Варшавой…

Только тысячи лагерных костров сверкали в темноте. И догорали деревянные домики Чистой, зажженные гранатами.

Печально было заседание Сейма на другое утро, 7 сентября. Мало явилось депутатов и сенаторов. Растерянность царила полная. Спорили, горячились, одни настаивали, что нельзя ждать ни минуты и "для спасения жизни обывателей, чтобы избавить их от новых "ужасов Праги", надо войти в соглашение с Паскевичем".

Другие, ударяя себя в грудь, выкрикивали громкие фразы о мужестве, о величии Древнего Рима…

Около 10 часов утра появился Прондзиньский и попросил слова.

— Целое утро нынче, — сказал он, — я был вместе с президентом Ржонда генералом Круковецким у Паскевича. Беседа велась в присутствии великого князя Михаила. Как очевидец всего, что происходило вчера, как военный, — говорю прямо: защищаться больше нельзя. Это — напрасное пролитие крови. Надо войти в соглашение, тем более что оно не будет для нас позорным. Вот приблизительно его основы: сохранение нашей конституции и прежних прав, полная амнистия всем участникам борьбы… А мы должны выйти из Варшавы, сдать ее Паскевичу и ожидать дальнейших соглашений с Петербургом. Для ответа — дано перемирие, которое окончится ровно в час дня. Теперь решайте!