Борис Солоневич: Заговор красного бонапарта

Рабочий опять пожал плечами.

— Да, оно, конечно, мягкости в теперешних душах маловато. Но ведь и жизнь такая пошла, что для жалости нет места. Да… и стоит ли кого-либо жалеть?

Задавая этот вопрос, рабочий незаметно усмехнулся, словно желая поддразнить молодого человека. Он не ошибся: студент встрепенулся. Его возбужденное лицо повернулось к собеседнику. Копна черных волос, слезшая было на лоб, привычным движением руки была отброшена назад, открыв прекрасной формы чистый лоб.

— Как это вы так, товарищ, говорите? — укоризненно ответил он. — Ведь человек погибает… Наш, русский человек! Нельзя, чтобы душа заплывала телом, и человек оскотинивался. Даже и не в жалости дело, а в стране. Каждый в ней на своем месте нужен…

— Здоровый, может быть, и нужен, да и то… А уж инвалиды-то — только балласт… Да и не нужно вообще жизнь человеческую переоценивать. Их, жизней этих, только у нас в Советском Союзе 170 миллионов. А во всем мире мало что не два миллиарда. Товар дешевый…

Студент с негодованием взглянул на рабочего.

— И не стыдно вам?.. А еще русский человек! Пусть там какие-нибудь иностранцы — ну, чорт с ними. Наводнение в Китае, голод в Индии или там война Парагвая с Уругваем… Но наши русские жизни — это ведь наше национальное богатство. Конечно, этот вот несчастный, который под трамвай попал, — это единица… Но вот, когда наши русские люди миллионами гибнут…

Студент вдруг осекся и с оттенком недоверия посмотрел на собеседника. Ему пришло в голову, что этот крепкий рабочий с умным, твердым лицом и точной, ясной речью, по всей вероятности, партийный или кто-либо из начальства «под рабочего». Но потертый, засаленный пиджак собеседника успокоил его, ибо о «гибели миллионов» в Москве, на улице, говорить не безопасно. «Доказывай потом, что ты не верблюд». и не намекал на ГПУ… Рабочий, видимо, понял опасения своего спутника и мягко ответил:

— Конечно, грустно это, но — «лес рубят — щепки летят». Ничто в мире без боли и крови не рождается. Все революции мира делались с кровью…

— А разве нужны они были, эти революции?

Голос студента прозвучал тихо, словно он. спрашивал самого себя. Рабочий с любопытством взглянул на него.

— Да ведь жизнь вовсе не спрашивает нас, нам нужно или не нужно. Помните, как Толстой говорил: «Выпусти из жил кровь, налей воды, — тогда, может быть, войн не будет…» В жизни есть свои законы и она жалости не знает. И для нее жизнь воробья — вот такого (рабочий махнул рукой и стайка крикливых воробьев, роскошно купавшаяся в луже, воздухе и солнышке, с гвалтом взлетела на дерево), и жизнь человека — величины равные.

— Равные? — возбужденно повторил студент. — Ничуть не бывало! Жизнь человеческая — это драгоценность. Помните, может быть, как какой-то поэт сказал:

Стихи прозвучали мелодично и красиво. Лицо студента было поднято к небу, и заходящее солнце красиво осветило его худое, выразительное лицо, большие темные глаза и еще почти детские, чистые линии губ под пробившимися черными усиками. Суровый рабочий с улыбкой похлопал его по плечу.

— Эге, дружище, да вы, видно, совсем поэт и романтик! Это в нашей большевистской стране теперь совсем не в моде.

— В большевистской стране? — переспросил немного смущенный студент. — Да вы не путайте, товарищ. Режим у нас большевистский, а страна как была, так и осталась русская.

— Дело не в режиме и стране. Дело в установках нашего времени. А установки эти большевистские, материалистические, безжалостные…

— А как это вы понимаете — «большевистские установки»?

— Как? А без всякой лирики. Реально, просто и, главное, целесообразно… Вот, скажем… — Рабочий задумался на секунду, но потом, что-то вспомнив, продолжал. — Вот, к примеру, — борьба с проституцией. На Западе церемонятся, сюсюкают, возятся. А у нас: несколько лет тому назад ГПУ сделало в Москве повальную облаву и до 4 000 проституток, то есть, существ явно ненужных и вредных для социалистического общества посадило в вагоны и послало на Соловки. Вот и все.

— Как так «все»? — с недоумением спросил юноша. — Как это понимать?

— А очень просто — там они за пару лет вымерли все до единой. Или возьмите недавний закон о расстреле рецидивистов-беспризорников, начиная с 12-летнего возраста. Это ведь все балласт, отсев народный. Конечно, проще было бы их всех расстрелять и без Соловков и без суда. Но зачем же Запад с его «чуткой моралью» раздражать?.. Как ни говори, — «суд», «порядок»… Видите, как все просто и ясно. Это вот и называется большевистским подходом к делу.