Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

— Он, кажется, стоит под Калишем?

— Да. Мои лазутчики нашли его позиции довольно крепкими. Ну ничего, в Ингрии мы и не такое видывали.

Но шутил и смеялся Август лишь до того времени, пока гарцевал перед строем. Едва они со светлейшим вошли в штаб, как веселость его сменилась печалью:

— Князь Александр, ваше сиятельство, выручайте меня. Я пропал.

— Что такое, ваше величество? — удивился Меншиков столь резкой перемене настроения союзника.

— У меня нет ни копейки денег. Стыдно признаться, я порой не могу оплатить свой стол.

— Но ваше курфюршество такое богатое, разве оно не может…

— Не может, не может, князь. Сейчас в моих землях хозяйничает король шведский Карл. Он собирает с моих подданных по сто семьдесят тысяч ефимков в месяц. Так что мне ничего не достается. Выручайте, князь, ведь я же ваш союзник. Царь Петр недослал мне денег за этот год.

Меншиков был обескуражен такой просьбой. Деньги он сам любил. Дать — не дать? Не дать — чего доброго, переметнется к шведам, и тогда государь упрекнет: «Почему не дал? Из-за тебя потеряли союзника». Но и давать не хотелось. А Август, почувствовав заминку, едва ль не слезу пустил в голос:

— Александр Данилович, дорогой. Ну займите, наконец. Я вам сразу же ворочу, как только получу от царя причитаемое по договору.

— Сколько? — спросил наконец Меншиков.

— Ну хотя бы тысяч сто.

— Что вы! У меня нет таких денег.

— Так сколько можете. Ну, пожалуйста, светлейший князь.

— Больше десяти тысяч не могу, ваше величество. И то из казенных.

— Ну давайте хоть десять.

«Каналья, — думал Меншиков. — Моя б воля, я б тебе и рубля не дал. Сколько уж скормили, ненасытному. А проку?»

Призвав казначея, приказал ему выдать королю десять тысяч ефимков в долг, взяв с него расписку, отлично понимая, что этих денег уж никогда не увидит. Расписку брал на всякий случай, не предполагая, что лет через десять она окажется весьма кстати для оправдания перед следственной комиссией {193} 193 …расписка… окажется весьма кстати для оправдания перед следственной комиссией… — Следственная канцелярия В. В. Долгорукова в 1714 г. требовала от Меншикова отчета в расходовании казенных средств, сумма начета со штрафом равнялась 1 581 519 рублям. Меншиков, затягивая следствие, опротестовывал выводы канцелярии, предъявлял контрпретензии. , вот, мол, собственные кровные не жалел для победы, а вы: казнокрад.

Присоединив саксонцев к своему корпусу, Меншиков выступил к Пьетрокову, пустив в авангард нерегулярную конницу калмыков, татар и казаков. Король Август сказал, что несколько задержится «по делам» и выступит следом за основными силами.

Меншиков и помыслить не мог, что за «дела» удержали его союзника. Через два дня к Августу прибыл из Саксонии шведский эмиссар в сопровождении министра Флюка.

Эмиссар зачитал условия мирного договора курфюрста Августа II с королем Карлом XII.

— …Вы отказываетесь от польской короны и признаете королем Польши Станислава Лещинского, — сухо читал швед статьи договора.

Август согласно кивал головой, кусая суставы пальцев правой руки, словно это облегчало его положение.

— …Вы обязаны содержать на счет Саксонии шведское войско в продолжение зимы.

— …Вы навсегда прерываете союз с русским царем.

— …Вы выдаете королю всех русских солдат и посланника царя Паткуля.

— Если вы согласны, прошу подписать этот договор.

— Да, да. Я согласен. Но у меня есть небольшое условие.

— Какое?

— Я бы просил пока сохранить это в тайне от русских.

— Почему?

— Ну хотя бы для того, чтоб я мог сделать что-то полезное для шведского войска. Например, я хочу предупредить генерала Мардефельда о приближении русских, об опасности, которая грозит ему.

— Хорошо, я доложу королю. Думаю, его величество согласится на это.

И ни слова о царском посланце Паткуле, который уже сидел в крепости Зонненштейн, засаженный туда рьяными саксонскими министрами — Флемингом, Фитцумом и Флюком. Протесты царя на это беззаконие не достигали цели. Саксонские министры знали, что из-за Паткуля Петр не пойдет на разрыв с Августом, а потому отвечали высокому корреспонденту, что «скоро обязательно разберутся и выпустят Паткуля на волю».

Однако с Паткулем суждено было «разбираться» его лютому врагу Карлу XII (не для него ли министры и берегли этот «подарок»?). Король приказал несчастного колесовать и четвертовать с особой изощренной жестокостью, перебив ему железной дубиной все кости, чтоб как можно дольше не отрубать головы, растянуть его мучения. Карл даже разжаловал офицера, который позволил слишком скоро умертвить несчастного.