— Ну, я жду тебя в коляске, — сказал Меншиков и вышел.
В коридор из боковушки высунулся сын:
— Батюшка, куда вы?
— К государю, Миша. Зовет срочно.
— Зачем?
— Не ведаю… — И, уж сбежав с лесенки вниз, оглянулся.
Михаил Борисович еще стоял наверху, словно ожидая какого-то слова от отца.
— Молись за меня, Миша, — пробормотал боярин и выскочил на двор.
Когда взобрался в коляску, сел рядом с Меншиковым, невольно отдуваясь, тот приказал вознице:
— В Кремль…
Коляска, запряженная парой, покатила по улице, переваливаясь на рытвинах и ухабах, разбрызгивая грязь со снегом. Когда выехали на Красную площадь, возница поворотил к Спасским воротам мимо Лобного места и свежего столба, на котором высились взоткнутые на острые штыри головы казненных.
— Ты гля!.. — толкнул Меншиков локтем под бок боярина. — Ворон уж Соковнина оседлал, в глаз ему целит. Гля, гля!..
Невольно косится Борис Петрович на столб, по бороде седой и длинной узнает боярина Соковнина, крестится машинально. Страх по спине подирает: «Ведь родственник же он Ему. За что ж его-то?» И уж мстится Борису Петровичу, что не случайно Меншиков мимо казненных повез его, словно намекая ему, что, мол, ждет тебя. А може, просто пугает? Ведь Шереметев и слыхом не слыхал об этом заговоре, ни сном ни духом. Однако ж поджилки трясутся у боярина. Вроде и не виноват, а страшно: отчего это государю понадобился он сразу после казней?
Въехали в Кремль, подкатили к Постельному крыльцу. Поднимаясь по ступенькам, споткнулся Борис Петрович. «Ох, не к худу ли сие?» Меншиков шагал широко, перемахивая через ступени. Поспешая за ним, боярин думал с осуждением: «Эк скачет, как жеребец-трехлеток, словно не в царский дворец является, а в конюшню. Никакого трепету и благоговения. Что с него взять — быдло!»
— А-а, привез!.. — воскликнул царь, поднимаясь из-за стола, заваленного бумагами, пронзая боярина пытливым взглядом.
Хотел Борис Петрович пасть на колени, но Петр предупредил его:
— Но-но, без этого. Я не икона. — Повернулся к Меншикову: — Александр, ступай в Посольский приказ, пусть Лев Кириллович {3} 3 Нарышкин Лев Кириллович (1668–1705) — в 1690–1702 гг. начальник Посольского приказа, дядя Петра; овдовевший царь Алексей Михайлович женился на Наталье Кирилловне Нарышкиной.
подойдет.
Меншиков ушел, царь опять оборотился к столу, на котором дыбились листы бумаги. Перебирая их, спросил:
— Пошто, Борис Петрович, вчерась не изволил быть в Преображенском? Аль злодеев жалко стало?
— Что ты, государь, чего их жалеть, заслужили. А не был я болезни ради. Прости за-ради Христа…
— Чем болел-то?
— Да, видать, застудился где-то. Погода-то вишь какая.
— Ты воин, боярин, закален должон быть.
— Вот то-то и штука, государь, на походе-то, бывало, и на снегу, и в сырости спишь, да на брюхо голодное — и ничего. Не чхнешь. А тут дома, в тепле и в сытости, — и на тебе.
— Стал быть, разнежился шибко. Не к пользе дом-от?
— Эдак, эдак, государь!..
— Где болит-то?
— Да в грудях вот тут доси колит. А вчера сопли ручьем лили, голова как с похмелья трещала.
Шереметев постепенно успокаивался, поняв, что не на казнь зван, раз государь о здоровье справляется.
— Вечером вели баню истопить, — посоветовал Петр, продолжая перебирать листы, — напарься как следует, да хлопни на сон кварту вина покрепче, да закуси медом липовым. Укутайся. Пропотей и утром будешь как новый.
— Спасибо, государь, так я и сделаю, — вздохнул облегченно боярин, веселея сердцем.
А Петр меж тем перекинул несколько листов на столе, нашел искомый. Поднял глаза на боярина, темные, выпуклые. Прищурился:
— А теперь скажи, Шереметев, какие у тебя были отношения с полковником Цыклером?
— С Цыклером? — удивился боярин. — Никаких, государь.
— А он о тебе вспоминал на дыбе-то. Вспоминал.
«Час от часу не легче!..» — насторожился вновь Борис Петрович, но виду не подал, молвил, пожав плечами:
— Что он мог обо мне вспоминать, государь? Он ведь с тобой под Азов ходил, не со мной. И потом, на дыбе-то под кнутом и отца родного оговоришь.
— Он не оговаривал тебя, напротив — хвалил.
— Хвалил? — удивился Шереметев. — Нужна мне его похвала!
— Вот здесь… — Петр щелкнул пальцем по листу, — в допросном листе с его слов написано, что-де стрельцы очень любят боярина Шереметева.
— Ну и что? — нахмурился боярин и даже подбородок вздернул горделиво. — А было бы лучше, если бы воины ненавидели своего воеводу? Да?
Читать дальше