Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

В зале, освещаемом сотней, не менее, свечей, было людно и говорливо. Шуршали дамские платья, звенели офицерские шпоры. Ассамблея — новшество государя — была в полном разгаре.

Оркестр, размещавшийся на балконе над залом, заиграл танец, и первыми вышли на круг царь с царицей. Петр при сем громко крикнул:

— Танцевать всем!

И круг стал быстро пополняться парами. Никто не смел ослушаться государя, выползали на круг даже те, кто не только танцевать, но и шагнуть толком не мог. Шарашились, наступая друг другу на ноги, но «танцевали».

Шереметев остался стоять у окна в одиночестве. Проносясь мимо, Петр крикнул:

— Почему стоим, Борис Петрович?

Шереметев виновато улыбнулся, пожал плечами, пробормотал под нос: не умею, мол, да и не с кем.

Однако царь не оставил его в покое. Через несколько минут явился перед ним, ведя за руку молодую, улыбающуюся женщину в зеленом шелковом платье.

— Вот рекомендую, граф, моя тетушка, Анна Петровна, — представил ее Петр. — Танцуй.

— Но я не умею, — смутился Борис Петрович.

— На ассамблее чтоб я этого более не слышал. Научат. Аннушка, бери его, натаривай {265} 265 Натаривать — тренировать. .

Петр отправился к оставленной где-то жене, обернулся и, увидев, что фельдмаршал так еще и не двинулся с места, понукнул:

— Ну!

— Борис Петрович, — сказала Анна Петровна, беря его за руку, — не будем огорчать государя.

— Да, да, да, — пробормотал Шереметев, пытаясь как-то ухватить наведенную ему даму.

— Не так, Борис Петрович, — ласково улыбаясь, сказала Аннушка. — Вы же кавалер, вы должны вести. Вот так. Охватите меня за талию. Вот. Теперь пошли… Правую ногу вперед.

Ноги бедного графа словно одеревенели, двигались плохо, то и дело наступали даме на туфли.

— Ох, простите… Ох, виноват, — бормотал кавалер, обливаясь потом.

Но Анна Петровна не обижалась, ее отчего-то это веселило. Она смеялась, открывая маленький пухленький ротик, обнажая ровный, сияющий жемчугом ряд зубов.

Музыканты закончили играть. Борис Петрович облегченно вздохнул: «Фу-ух!»

Это «фух» так развеселило его даму, что она опять рассмеялась и, взяв его под руку, сказала:

— Идемте к государю, он вас поручил мне, я перед ним за вас в ответе.

— Ну как? — встретил их вопросом царь.

— Получается, — ответила Анна Петровна, опередив графа.

— К концу ассамблеи чтоб он у меня все мог. С тебя спрос, Анница.

— Да уж я стараюсь, государь…

Царь решил не давать публике передышки; подняв правую руку, видимо привлекая этим внимание музыкантов, он скомандовал:

— Русскую!

На хорах лихо ударили по струнам. И опять прогремел окрик царя:

— Все на круг!

Подпрыгивая легко и грациозно, Анна Петровна с вызовом застучала каблучками перед Борисом Петровичем.

— Ну же!.. — поощрила ласково-зовуще.

Куда было деться графу, если царь, гремя ботфортами {266} 266 Ботфорты — высокие сапоги с широкими раструбами. , уже отплясывал на кругу? Пришлось и фельдмаршалу — топ-топ — выходить на круг.

Весь вечер Анна Петровна была рядом с фельдмаршалом, честно выполняя поручение царя. Учила его всем танцам, пляскам, много смеялась, невольно заражая весельем и своего подопечного.

К концу ассамблеи, сам себе дивясь, фельдмаршал начал и двигаться хорошо, и быстро усваивать разные коленца. И эта хохотушка уже начинала ему нравиться, и замелькали мысли греховные: «Эх, сбросить бы лет тридцать!»

В одну из передышек Петр увлек его за собой в комнату, там, закурив трубку, предложил фельдмаршалу выпить. Борис Петрович осушил бокал рейнского.

— Ну как тебе ассамблея? Нравится? — спросил царь.

— Нравится, — сказал Шереметев, желая угодить.

— А Анна Петровна?

— Чудесная женщина, — чистосердечно ответил граф.

— Вот и хорошо. Завтра утром пожалуй ко мне в кабинет, надо потолковать.

После бокала рейнского Борис Петрович почувствовал себя полностью раскованным, и все па и фигуры в танцах у него получались как бы сами собой.

— Да вы просто молодец! — хвалила его Анна Петровна.

И он молодел, глядя на ее лучезарную улыбку, слушая ее звонкий смех. Пытался рассказывать ей смешные истории из армейской жизни, и она хохотала над ними почти до изнеможения.

— Ой, Борис Петрович, вы меня уморите, — лепетала сквозь смех.

А ему все более и более нравилось ее «умаривать». Под конец вечера он чувствовал себя с ней как с давно знакомой дамой, с которой долго не виделся и не может наговориться.