Том Холт - Песенка для Нерона

— Я не хныкал.

— Нет, блин, ты хныкал. Мне было так стыдно, что я не знал, куда девать глаза. Нет, серьезно, если старые римские семьи слеплены из того же теста, что и ты, меня поражает, что мы не говорим по-карфагенски.

Он выдвинул физически невозможное предложение касательно моей головы и других частей тела, и я оставил его дуться в одиночестве. Прожив в обществе человека столько, сколько я провел с ним, научаешься не обращать внимания на некоторые вещи. С меня все это как с гуся вода, как говорится.

Самое странное — и я говорю чистую правду, клянусь — что я на самом деле всю дорогу знал, что это не конец. Я точно знал, что мы тем или иным способом выберемся, если не будем дергаться и дождемся, когда Бог вытащит все наши каштаны из огня. Стоическая ли это философия, или же пророческий дар, как у безумных старух, которые работают в оракулах — а то, может, какой добрый бог явился мне во сне и рассказал всю историю моей жизни, хотя я этого почему-то не помню. А может, ничего такого. Может, просто инстинкт. Но я знал, с той же неизбежностью, с какой сливы вызывают понос. Я всегда знал. В тот день, в Италии, когда умер Каллист… Ну, да. Наверное, я должен вам об этом рассказать. В смысле, сейчас для этого такой же подходящий момент, как и любой другой, если для подобного вообще бывают подходящие моменты. Правда в том, что я все время откладывал этот рассказ, потому что одна мысль о том дне угнетает меня, что уж говорить о необходимости описать его словами. Но я думаю, вам следует знать, как все было.

Готов поставить что угодно, вы гадаете, как так вышло, что подонок вроде меня и бывший император римлян оказались в одной компании, бродяжничая и обманом выманивая у честных людей их заработанные тяжким трудом деньги.

Перво-наперво, спрашиваете вы себя, что вообще может связывать двух таких разных людей?

Ну, это просто. Мы оба любили одного и того же человека, моего бедного брата Каллиста, да упокоится в мире его душа.

С точки зрения Луция Домиция все началось более или менее как игра. В те времена, должен сказать, он во всех возможных смыслах был другим человеком. Порождение своего окружения, как говорят философы, поскольку всю свою жизнь вроде как бы балансировал посередине: все что слева — это работа, все что справа — это удовольствие, и они никогда не смешивались. К работе относилось управление миром, или как минимум попытки делать вид, что он им управляет, пока Сенека и Бурр, головорез с бычьей шеей, крутили всеми делами — ну то есть, когда у них оставалось на это время между политическими играми и перебрасыванием пеньковым угощением с жуткой матерью Луция Домиция. Поэтому работа, конечно, была настоящей занозой в заднице: аудиенции, встречи, государственные приемы и попытки не отрубиться во время бесконечных религиозных церемоний, необходимость мило улыбаться послам какого-нибудь Царя Змеиного Народа и морозить яйца на февральском параде на Марсовом поле. Ну да — это получше, чем копать канавы или чистить курятники, но если вы не истинный старый римский аристократ с сушеными лавровыми листьями вместо мозгов, это тоже далеко не подарок. Тем временем на другом конце коридора располагалось удовольствие, и не просто удовольствие, как при игре в бабки или на гонках колесниц. Если вы последний из семьи Юлиев-Клавдиев, наследник таких глыб, как Тиберий и Гай Калигула, то вы просто обязаны соответствовать высочайшим стандартам развращенности. Этого от вас ждут наравне с умением носить тогу и декламировать Гомера. Когда вам приводят ливийский евнухов, одетых в козлиные шкуры и передвигающихся на карачках, вы просто не можете отвернуться и сказать: нет, нет, спасибо, я лучше книгу почитаю.

Не то чтобы бы Луций Домиций лучше бы почитал книгу; написать — может быть, но это другая история. Я, разумеется, не пытаюсь доказать, что он хоть в каком-то смысле терялся, когда надо было окунуть сосиску в соус. Но, как говорится в старинной поговорке, если двадцать лет подавать вам печень жаворонков в трюфельном соусе, никто не удивится, что вы возмечтаете о яйце всмятку и веточке сельдерея. Луций Домиций сказал мне как-то, что после многих месяцев и лет, проведенных в компании двух дюжин отборных каппадокийских девственниц и персонажей с погонялами типа Милон Человек-Флагшток, а в ответ на вопрос, кто вообще это придумал, получать смутные объяснения, что де так было принято во времена твоего дяди Калигулы, который во всем следовал двоюродному прапрадеду Тиберию, и вообще это традиция — в общем, доходишь до точки, в которой граница между долгом и удовольствием размывается до степени неразличения. Когда тебе становится ясно, что ты можешь отличить ритуал одного типа от ритуала другого типа только по тому, носят ли его участники одежду, самое время подыскать себе другое хобби.