Том Холт - Песенка для Нерона

— Боже мой, — сказал я. — До чего же хитрющий мужик. Я тебе так скажу — он бы достиг заоблачных высот в нашей профессии.

Бландиния мрачно кивнула.

— Он и достиг, — сказала она.

Это меня потрясло.

— Что, в мошенничестве? Но он же так богат! Никто в нашем деле не становится богат. Распят — да, но богат? — нет.

Она вздернула голову.

— Тут ты ошибаешься, — сказала она. — Могу я быть с тобой откровенна? Правда в том, что обманом можно очень даже просто заработать кучу денег, если ты в этом хорош. Лициний Поллион хорош. А ты — нет.

— Верно, — сказал я. — Ну, во всяком случае в том, что касается меня. Но неужели именно так Поллион…

Она кивнула.

— Он был охотником за наследствами, — сказала она. — Еще до того, как растолстел и облысел. Его отец был уважаемый всадник и занимался торговлей зерном, но оказался не с той стороны от Клавдия Цезаря и разорился. Лициний Поллион сколотил состояние, крутясь около богатых пожилых вдовушек и склоняя их завешать ему все их деньги. В этом деле он был очень хорошо, я слышала; он был достаточно красив, чтобы привлечь их внимание, достаточно умен и весел, чтобы влюбить их в себя — вот, собственно, и все. О, я не буду утверждать, что он не подделал завещание-другое, если старушка оказывалась не так влюбчива, как ожидалось, и есть такие, которые скажут, будто некоторые из его престарелых подружек пересекли Реку чуть раньше своего часа, но у меня на этот счет нет устоявшегося мнения. В основном, впрочем, он добивался всего исключительно обаянием и силой личности. Если ты ими обладаешь, то обмануть можешь кого угодно. Если нет… Ну, я не собираюсь плясать и петь, но он здесь, а ты там, где ты есть, и это более или менее само за себя говорит, а?

Я кивнул. А что на это скажешь? Тем не менее тот факт, что этот богатый и уважаемый римлянин, чьими пирожки с олениной, кориандром и луковичками я тут загружаюсь, на самом деле ничуть не лучше нас, заставлял задуматься, почему мир так устроен. Я хочу сказать, стоит таким отбросам, как я и Луций Домиций, провернуть несколько афер, за нас берутся стражники и в следующий момент мы уже прячемся под телегой или в канаве, без единого гроша и ненавидимые всем миром, и в некотором смысле это успокаивает; это показывает, что боги действительно присматривают за нами и воздают каждому по делам его. Но если в то же самое время чувак, который обманывал старушек, подделывал завещания и, может быть, даже убивал их, в итоге становится богат и со всеми удобствами устраивается среди благородных членов всаднического сословия, тогда какой, нахрен, смысл в наших страданиях? Не уверен, что даже Сенека способен это объяснить.

— Справедливо, — сказал я. — Но если честно, ты хочешь сказать, что Лициний Поллион влез во все эти хлопоты и расходы только потому, что ему нравилось, как Луций… то есть Нерон Цезарь пел?

— Такова сила искусства, да.

Скажите пожалуйста! Некоторые люди тупы, как коровье говно. Потратить столько денег и времени ради Луция Домиция, хотя за малую долю он мог прокатиться на рынок рабов или даже сплавать на Делос и купить себе высококлассный оркестр — флейтистов, арфистов и цитристов и всех остальных, плюс шикарного певца, которые бы играли и пели песни Луция Домиция не хуже, а скорее в тысячу раз лучше его самого. Все это лишний раз показывает, до чего могу докатиться люди, когда речь заходит об искусстве, музыке и прочей чепухе.

Ну ладно.

— Какое облегчение, — сказал я. — Трудно поверить, но если это все, зачем мы ему понадобились, прекрасно. Просто отлично. То есть мы же не гордые. Скажи Лицинию Поллиону, если он захочет нанять Луцию Домиция, есть шансы, что тот согласится работать за стол, постель и карманные деньги. Мы с Луцием Домицием не гордые.

Она странно на меня посмотрела.

— Это я уже поняла, — сказала он. — Знаешь ли, это ведь забавно: бывший император Рима на полевых работах. Мне это нравится.

Я нахмурился.

— Это было получше выступления шутов, уверяю тебя, — сказал я. — Смотреть, как он размахивает мотыгой. Он, конечно, сильный мужик, но координации никакой, а потом он ничего не умеет. То есть из него вышел никудышный полевой работник, так же как раньше никудышный император Рима. Но вставь в его клешни арфу, и он сможет зарабатывать не меньше драхмы в день. Если хочешь знать мое мнение, люди рождаются для определенной работы. Я родился, чтобы жульничать и воровать, этим я и занимаюсь. Нерон Цезарь прирожденный лабух — не самый лучший, не самый худший, но опять-таки, когда у тебя отваливаются подметки, ты не ищешь лучшего сапожника в империи, сгодится любой, кто знает свое дело, — я покачал головой. — Похоже, твой Поллион родился, чтобы быть всадником, и я думаю, не имеет значения, как он им стал. И как ни посмотри, покойный и оплакиваемый Веспасиан родился, чтобы быть императором. Если бы только люди могли узнать, кем им предназначено стать, прежде чем они начинают действовать, мир был бы куда более счастливым местом.