Жорж Бордонов - Вильгельм Завоеватель

Однако насладиться сполна плодами победы Гарольду не довелось. Только возрадовался он, как примчался вестник из Певенси и рассказал, что мы уже на южном берегу его королевства. Следом за ним прибывали и другие гонцы — они сообщали, что мы возводим укрепления под Гастингсом, что в войсках наших поддерживается безупречная дисциплина и что мы хоть сегодня готовы вступить в бой. Гита, мать Гарольда, вся родня его и друзья принялись уговаривать его, чтобы не шел он против нас. И они были правы: ибо армия его после двух страшных битв была измотана и, прежде чем ввязываться в следующий бой, надо было восстановить ее силы. Граф Герт, брат Гарольда, произнес такую речь:

— Дражайший брат и повелитель, умерьте отвагу, наберитесь хладнокровия, будьте осторожны! В жестокой битве с норвежцами вы потратили немало сил, и вам не выстоять против нормандцев. Прошу вас, дайте себе хоть небольшую передышку. Заклинаю вас, хотя положение мое и достоинство не позволяют мне унижаться перед вами, даже если речь идет о вашей жизни, но я переступаю через них и прошу вас повременить.

— Я нападу на Вильгельма врасплох, — прогремел Гарольд, — как на Тостига с Гадрадой!

При этих словах мать его издала стон: ведь Тостиг был победителю родным братом, а ей — сыном. Ее материнское сердце не знало жестокости, ненависти, злобы, оно жило лишь любовью к детям.

— Вспомните ваши обещания и клятвы, — с укором произнес Герт.

— Вильгельм вырвал их у меня хитростью, даже не посчитавшись с тем, что скажут мои народы, а они желают остаться англичанами!

— Пусть так. И все ж не совершайте клятвопреступления, ибо оно есть злодеяние против религии и за него понесете жестокую кару не только вы, но и народы ваши.

— Стало быть, ты на стороне Вильгельма?

— Кроме того, вы навлечете позор на весь наш славный род. А это очень серьезно, потому что касается всех нас.

— Отвечай прямо: ты за Вильгельма?

— Нет, Гарольд. Нет! Я ничем ему не обязан. Я не давал ему никаких клятв.

— Тогда к чему твои нелепые увещевания?

— Я свободен и готов без страха встать на защиту родной земли. Ясно?

— Как ночью!

— Я буду сражаться за вас, как всякий сеньор, обязанный защищать и народ свой, и земли свои, но только не от вашего имени.

— В чем же разница?

— Я один встану против Вильгельма. А вы, брат мой, как бы не будете об этом знать. Живите себе спокойно и ждите окончания войны. Тогда никто не посмеет обвинить вас в том, что вы нарушили клятву. И что именно по вашей вине над свободой наших народов нависла смертельная угроза.

От герцогских лазутчиков мы потом узнали, что Гарольд пришел в бешенство: он осыпал проклятиями и упреками брата Герта, свою подругу, прекрасную Эдит Лебединую Шею, и опустился даже до того, что пнул башмаком родную мать, Гиту. При этом он ревел, точно дикий зверь, и топал ногами:

— Сие все ложь! Вы желаете моей погибели! Герт думает одержать победу без меня — и завладеть моей короной! А вы, бабы, тоже хороши: вами корысть движет, и вы помогаете ему слезами и причитаниями! А вы, сеньоры-предатели, знать, надеетесь, что за трусость вам щедро воздастся? Да, я клялся на Святых мощах — этого никто не отрицает, но я король волею моего народа, а среди него найдется немало безвестных праведников, коих Церковь, придет время, причислит к лику святых! Я клялся, как клянется узник — чтобы выйти из темницы, как поет птица в клетке — назло птицелову! Интересно, как вы поступили бы на моем месте — ты, мудрый и благоразумный Герт, и все вы? Клятва, которую я дал, не имеет силы. И никому из вас неведомы последние слова короля Эдуарда, сказанные им в смертный час! Он соблаговолил передать корону мне — вот что. А воля умирающего — закон, особенно если он — король, и пред ней все прежние обстоятельства — ничто. Ибо в последний час на человека нисходит небесное озарение. Он стоит на грани между жизнью и смертью. Он уже зрит зарю вечности, и ему открывается то, что всем нам знать заказано.

Однако пламенная речь узурпатора, продиктованная слепой яростью, полная укорами и злой иронией, никого не убедила, даже его самого. Ибо Гарольд лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что на душе у него лежит великий грех: нарушив клятву, он не выполнил священной миссии к герцогу Вильгельму, а по возвращении из Нормандии обманул старого Эдуарда.

И вот, укрепившись в своем решении, Гарольд, ослепленный легкой победой над Тостигом и слывшим непобедимым Гадрадой, спешно принялся собирать воинов, дабы восполнить потери, понесенные в первой битве. Прежде он думал, что Вильгельм не отважится пуститься в плавание к берегам Англии осенью по бурному морю, и повелел снять со своих стругов все вооружение. Теперь же он вынужден был отменить собственный приказ и велел спустить на воду все боевые корабли, какие у него были. Он рассчитывал оттеснить нас к берегу и с помощью флота запереть со стороны моря, отрезав последний путь к отступлению. Таким образом, шансы на победу у него заметно увеличились, тем более что на кораблях, вышедших из Лондона, было столько ратников, что и не счесть.