Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника

Алексей Данилович сидел насупившись, но не смел остановить сына, боясь испортить царскую веселость. Было ему неловко от того, что Федор заместо шута смешил народ, не думая о собственном достоинстве. Но ему, не познавшему горести военных тревог и поражений, будет легче служить в числе прочих потешных, чем воеводе, прошедшему через кровь и огонь военных утех, и чувствующий себя за царским столом неповоротливым косолапым медведем.

Алексей Данилович ждал нового назначения на ратную службу, но надолго, очень надолго задержался при царевом подворье, не догадываясь, что вскоре оставит там и свою, и сыновью голову.

Послание Ивана Грозного Василию Грязному

Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен; так надо быть. Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как заехал, не надо было как при охотничьей поездке спать: ты думал, что в окольные места приехал с собаками за зайцами, а крымцы самого тебя к седлу приторочили. Или ты думал, что и в Крыму можно также шутить, как у меня, стоя за кушаньем? Крымцы так не спят, как ты, да вас, неженок, умеют ловить; они не говорят дойдя до чужой земли: "Пора домой!" Если бы крымцы были такими бабами, как ты, то им бы и за рекой не бывать, не только что в Москве.

Из древнего восточного манускрипта

Едигира с Федором везли по безлюдной степи все дальше и дальше от Москвы и русских городов. Им разрешили ехать на повозке, в то время как остальные пленники брели сзади, подгоняемые татарскими плетьми и пиками. Такое расположение они объяснили тем, что за них ждут богатый выкуп и желают сохранить им силы. Возком управлял смуглый, почти черный престарелый татарин Муса, не закрывающий рта и разговаривающий если не с пленниками, то с лошадью, со степью, дорогой, небом.

— Какой плохой набег получился, — сокрушался он, — Муса совсем ничего домой не везет. Так, два рваных одеяла да старый зипун. У меня дома гораздо лучше есть, но и этот сгодится, хоть чего-то привезу своим детям. — Он, конечно, прибеднялся, потому что возок его был почти доверху забит всяческим барахлом, собранным по крестьянским дворам, оставленным хозяевами перед наступлением Орды.

Едигир переводил некоторые его откровения и они тихонько смеялись вместе с Федором над сетованиями Мусы. Через несколько дней пути чувство неволи, остро мучившее их поначалу, притупилось и они вновь начали радоваться утреннему солнышку, щебетанию птиц, ощущать чувство голода и съедать все, что доставалось им от общего котла. Федор даже попробовал подшутить над Мусой, связав ему как-то во сне ноги, а веревку закрепил за повод мирно пощипывающего траву мерина. Ночью, переходя с места на место, он оказался на приличном расстоянии от лагеря, утащив за собой и спящего возницу. Тот проснулся ночью в чистом поле, хотел встать, но упал, перепугался и заорал, что есть мочи. Всполошил криком весь лагерь, а испуганный мерин пустился бежать дальше по степи, волоча жалобно голосившего Мусу. Его вскоре поймали, отвязали слегка побитого и пораненного татарина и долго хохотали, потешаясь над его испугом и причитаниями. На счастье пленников никто и не подумал, что это их проказы, а то могли бы побить, покалечить. Правда, Муса что-то заподозрил и с тех пор стал ложиться спать отдельно и часто просыпался ночью, ощупывая ноги.

Шутка вскоре позабылась и возница обрел неизменное свое добродушие и разговорчивость. Со временем он начал подсовывать Едигиру и Федору жирные куски баранины, если ему удавалось выпросить их у кашеваров. Впрочем, он тут же пояснил им причину своей доброты:

— Буду просить, чтоб вас ко мне на двор отправили. Зря что ли взялся везти вас? У меня виноградник бо-о-льшой, большой! Скоро собирать надо, вино давить. Дом новый построю. А может, и совсем у нас жить останетесь? У нас в Крыму хорошо! Зимы нет, не то что в Москве вашей. Жен вам найдем. У меня три дочери есть. Им замуж скоро пора будет. Заработаете на калым, а я много не возьму, полсотни баранов хватит, — забирай любую и живи.

— Где ж мы тебе столько баранов возьмем? Красть, что ли? — поинтересовался Едигир.

— Зачем украсть? В набег ходи, воюй и баранов Мусе на двор приводи. Правда?

— Правда, правда, — соглашался Едигир. И вдруг во время одного из таких пустых разговоров его, словно шилом пронзила мысль о собственном колчане, с которым он никогда не расставался и настолько привык к нему, что не сразу оказавшись в плену, ощутил его пропажу. Ведь там находились остатки золота, которое он вынес из Сибири! Где и у кого находится колчан?