Джордж Сондерс - Линкольн в бардо

Видать, вздремнула немного… Да, уже почти четыре… Там, по другую сторону, лошадь привязана к ограде кладбища. Такая спокойная кляча, качает головой, словно говорит: «Что ж, хотя я и оказалась тут у двора Мертвых во тьме ночной, я Лошадь и должна быть покорной».

И вот теперь меня тревожит тайна… Кто там может находиться в такой поздний час?.. Надеюсь, какой-нибудь молодой джентльмен отдает последний долг своей истинной, но потерянной любви.

Свет горит в маленькой сторожке Мандерса, он расхаживает туда-сюда перед окном, такая уж у него привычка… Ты, может, помнишь, это он приволок лестницу, чтобы снять тот самый свитер с меча «Морти»… Он теперь постарел и выглядит на свои годы, тащит на плечах тяжкий груз семейных забот… Вот он выходит из сторожки… Свет его фонаря исчезает вдали… Я думаю, он ищет нашего «полуночного гостя»… Все это очень странно… Тому, кто может подумать, что болезнь, как у меня, не позволяет чувствовать возбуждения, я бы пожелала посидеть рядом со мной у этого окна в такую ночь… Я, пожалуй, не буду спать и посмотрю, что это за гость, когда Мандерс его выведет.

Оставшись на крыше белого каменного дома, я решил предпринять последнюю попытку воззвать к разуму мальчика, который лежит, почти бесчувственный, у моих ног, как ошеломленный и павший паша или принц.

Мои чувства оскорбили незрелые и необдуманные действия мистера Бевинса и мистера Воллмана, которые в своей вечной погоне за любыми развлечениями оставили меня в очень плохом положении. Я работал, как какой-нибудь простой садовник, согнувшись в поясе, хватаясь за щупальца обеими руками. Я должен постоянно решать, разбираться ли мне с несколькими уже прикрепившимися или приниматься за их новообразовавшихся братьев. Но что бы я ни делал, не имело значения: мальчику было отведено не много времени.

Скоро представилась возможность для минутки откровения с ним.

Оглядывая горизонт в поисках никчемных Бевинса и Воллмана, я вместо них увидел братьев Кратчер в сопровождении, как обычно, мистера и миссис Риди, эта четверка составляла ядро той растленной, дикой когорты, которая обитала близ флагштока.

Мы пришли посмотреть, сказал Мэтт Кратчер.

Угасание, сказал Ричард Кратчер.

Нас это интересует, сказала миссис Риди.

Мы видели это в прошлый раз, сказал Мэтт Кратчер. С той девицей.

Нам оно показалось очень бодрящим, сказал мистер Риди.

Мы вправду подзарядились, сказала миссис Риди.

Всем необходимо подзаряжаться, сказал мистер Риди.

В этой вонючей дыре, сказал Мэтт Кратчер.

Не судите нас, сказал мистер Риди.

Или судите, сказала миссис Риди.

Мы от этого наглеем, сказал Мэтт Кратчер.

Каждому свое, сказал Ричард Кратчер, подступая к миссис Риди.

Может быть, сказала миссис Риди, запуская руку в карман его штанов.

Теперь их группа превратилась во внимательную ненасытную шайку: отвратительные хищники, привлеченные бедственным положением мальчика. А вскоре они занялись каким-то странным делом, сплелись руками и словно превратились в одно отвратительное существо, что вкупе с двигающимися конечностями и ритмическим дыханием производило отчетливо механическое впечатление.

Что скажешь? — спросил я у мальчика. Это хорошее место? Здоровое место? Тебе эти люди кажутся разумными и достойными подражания?

Как бы то ни было, вы ведь здесь, сказал мальчик.

Я — другой, сказал я.

Не такой, как я?

Не такой как все, ответил я.

Чем не такой? — спросил он.

И я чуть было не сказал ему.

Потому что я не такой, как все, да.

В отличие от этих (Бевинса, Воллмана, десятка других наивных простачков, среди которых я здесь обитаю), я прекрасно знаю, что я есть.

Я не «хвораю», я «не лежу на полу в кухне», я «не лечусь посредством хворь-ларя», не «жду, когда меня оживят».

Нет.

Даже там, в конце, в нашей гостевой комнате с видом на кирпичи дома Реднелла по соседству, за который цепляется цветущая виноградная лоза (июнь был в самом начале), устойчивое и благодарное состояние разума, которое я пытался культивировать всю жизнь посредством моего служения, привело меня в состояние согласия и покорности, и я прекрасно знал, что я есть.

Покойник.

Я почувствовал желание уйти.

Я ушел.

Да: одновременно став причиной и (трепетным) наблюдателем (изнутри) душераздирающего огнезвука, связанного с явлением взрыва световещества (ощущение, которое я даже не берусь описать), я пошел.