Алексей Иванов - Летоисчисление от Иоанна

— Очи мне в драке вышибли, когда брали нас… — глухо возразил Салтыков. — Пытки не было… Сами голову кладём.

— И все погибнут? — едва не плакала Маша. — Всё пропадёт?

— Не всё, сестрёнка! — с торжеством провозгласил Иоанн. — Этот дворец останется, а в нём — спасённые! — Иоанн снова пригнулся к Маше. — Я тебе одной скажу, а ты обещай никому не повторять…

— Только не пугай, — взмолилась Маша.

Иоанн распрямился, сверкая глазами.

— Этот дворец мой — и есть спасённый град Иерусалим!

— И деньги новгородские, и заговор. Всё было, дядя, — хрипло и с издёвкой говорил Иван Колычев. — И тебя провели.

— Ванюша, я тебя с малолетства знаю! — умолял Филипп. — Ну не может такого быть! Почему так говоришь?

— Как хочешь услышать — так и говорю! — заорал Колычев. — Всё у меня было, и даже дядя был, а теперь мне терять нечего! На мосту с товарищами я не лёг — так на плахе с ними лягу, всё одно этого искал! Мне плаха — тебе амвон, поровну жизнь поделим! Казни давай!

— Ванька, паскудник! — заорал и Филипп. — Кому потакаешь? О Насте своей вспомни!

Колычев кинулся на Филиппа, но тотчас на самого Колычева кинулись опричники.

— Вели казнить!.. — кричал Колычев Филиппу из-под кучи тел. — Или сам тебе горло вырву!

— Вечно будет солнце сиять, и не будет ни дождей, ни снега! — воздевая руки к небу, вещал Иоанн, — Незачем здесь кровля!

Иоанн и Маша стояли на коленях на полу верхнего яруса дворца. Крыши над верхними покоями в Опричном дворце не построили. Безоблачное небо перечёркивали голые стропила.

— Но до этого, сестрёнка, страх будет и трепет, вопли и стенания! — гремел Иоанн. — «…И луна сделалась как кровь; и звезды небесные пали на землю; и небо скрылось, свившись как свиток!..»

— Ну что ещё тут говорить, владыка? — вопрошал Алексей Басманов. — Ты сам слышал. Все сознались. Били мы кого из них, пытали? Нет. Ты сам видел.

Засунув руки за поясок рубахи, Алексей Басманов прохаживался перед троном, на котором, сгорбившись, сидел Филипп. В руке Филипп сжимал царскую печать.

— А показывали они одинаково: Жигимонт, Новгород, государя отравить… Суди давай.

— Не могу… — тяжело сказал Филипп.

— Ведь не шутки тут, владыка, — задушевным тоном Иоанна укорял Алексей. — Заговор. Понятно, не ждал ты измены. А кто же её ждёт? На то и измена, что свои предают. Суди!

Филипп замотал головой.

— Не могу! — простонал он. — Всё как правда, а нету во мне веры!

— Ну, на тебя не угодить! — раздосадовался Басманов.

— Вину их признаю, — проскрипел Филипп, вставая с трона, — а судить не стану!

С громким стуком Филипп швырнул медную печать на сиденье трона и пошёл к дверям прочь из Тронной палаты.

Измученная впечатлениями Маша уснула на лавке в библиотеке Иоанна. Государь бережно накрыл Машу своим халатом, вынул у неё из рук икону и поставил в головах.

Поздно ночью в библиотеку вошёл Филипп.

Иоанн сидел в кресле возле открытого окошка. В окошке сияла луна. Иоанн держал на коленях книгу. То ли он читал при лунном свете, а то ли и без всякого света помнил книгу наизусть.

Филипп уже не находил слов для государя. Всё было сказано — и всё вывернулось наизнанку. Слова расплылись, как рыбы. Филипп ничего не смог опровергнуть. Но он верил, что воеводы неповинны. И эта вера была сильнее всех доказательств их вины.

Иоанн глядел на Филиппа мёртвыми, серебряными глазами.

— Чего домой не идёшь, Филипушка? — шёпотом спросил Иоанн.

— Не могу, — бессильно покачал головой Филипп. — Помилуй воевод.

— Ты же сам их вину признал, — робко и виновато напомнил Иоанн.

— Не верю суду своему, — твёрдо ответил Филипп.

Иоанн печально улыбнулся и осторожно переложил книгу на ближнюю полку. Потом встал и приблизился к Филиппу, потянулся к уху митрополита.

— Ты осудил, я осудил, это уже не важно! — едва слышно выдохнул он, словно открывал страшную тайну. — Все виноваты, Филипушка!

Филипп только открыл рот возразить, как вдруг Иоанн прижал палец к губам и зашипел:

— Тсс!

Филипп непонимающе глядел на государя.

— «Из дыма вышла саранча на землю…» — зашептал Иоанн.

Он смотрел на Филиппа круглыми, блестящими глазами. Филипп чуть отпрянул от государя, будто от сумасшедшего, но Иоанн мягко и требовательно взял Филиппа за руку. Иоанн рассказывал картину Откровения так, словно видел сам наяву.

— «По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и лица же её — как лица человеческие; и волосы у ней — как волосы у женщин…»