Жорж Бордонов - Копья Иерусалима

— Трансиорданский государь, вы напали на безоружных, доверившихся благородству наших князей, это недостойно! — заявил посланник.

— Что делать, подвернулся удобный случай! Было бы глупо и смешно пропустить это стадо безбожников, нагруженных к тому же несметными богатствами.

— За нарушение перемирия наш король несет ответственность перед Богом.

— Моя вера крепче, чем у него. Клятва перед неверными ничего не значит.

— Подобные действия приведут к войне. Король говорит, что он не уверен в нашей способности выстоять в ней. Подчиняйтесь, дабы избежать такого несчастья!

— Нет! Саладин держал меня в своих тюрьмах, подвергая такому унижению, что вы и представить себе не можете, он пропитал и удушил меня позором. У меня свои счеты с этим отродьем. Где бы я ни встречал его, с оружием или за молитвой, в отряде или поодиночке, я буду бить их!

— Это обычаи прежних лет. Сейчас король намерен терпеть соседство неверных, лишь бы христианство Запада получило доступ к Святым Местам.

— Не в состоянии тягаться со мною в своем убожестве, он осуждает мою мощь!

— Государь Трансиорданский, несмотря на свое убожество, о котором вы толкуете, наш король одолел Саладина. Вы забываете о том, что замок ваш, Крак Моавитянский, не завоеван вами, что он держит вас здесь в вассальной зависимости и в любую минуту может отозвать отсюда.

— Пусть только попробует!

— Подчинитесь королю ради вашего же блага, о котором он заботится. Верните пленных и их достояние.

— Я бы с удовольствием подчинился этому приказу, не заговори сам Саладин устами короля, равно как и вашими. Но что мне его требования?!

— Вы не умалите тем вашего достоинства, а только послужите общему делу.

— Нет! Я не воодушевлю неверного. Возвратить все — значит признаться в нашей слабости. Тогда дерзость султана не будет знать границ!

— Король приказывает вам это.

— Во имя чего? Не той ли короны, что придерживают на его паршивом лбу в нарушение наших законов? Я восхищен его отвагой; я воздаю ему должное. Но я утверждаю и то, что болезнь сломила в нем воинственный дух. Тот, кто думает только об обороне, вынужден отступать, лишь наступление всегда и всюду ведет к победе. Саладин поступает именно так.

— В последний раз говорю вам: подчинитесь. Ваша покорность остудит гнев султана; главное же в том, что и прикованный к своему одру Бодуэн — наш король и властен еще над могущественнейшими сеньорами нашего королевства, способен вести переговоры.

— Да мне-то что из того?

— Берегитесь. Если вы не исполните того, к чему призываю я вас от имени короля, вы лишитесь всего…

Наши лазутчики в Каире уже известили нас с помощью почтовых голубей, а также и другими способами о том, что султан собирает свою армию для нападения на Крак Моавитянский. Тогда-то старый князь спохватился, вскочил на коня и одним махом примчался в Иерусалим. Грубиян отнюдь не был так силен духом, как представлялся, и поняв, что перебрал лишку, как ни в чем не бывало припал к стопам короля. Королева и друзья ее остолбенели при виде этого хвастуна и бретера, с омытым слезами лицом припадающим к туфле Бодуэна для поцелуя:

— Мой государь, король, я молю о прощении. Я заклинаю вас забыть мои оскорбления и отложить излияния вашего праведного гнева. Пробил час всеобщего воссоединения, отметающего все частные ссоры и споры.

— Все должны сплотиться только потому, что вам угрожает опасность?

— Признаю, признаю, что я кругом неправ, моя мерзость чудовищна, но глубоки и мучительны моя горечь, мой гнев на самого себя!

— На самого себя?

— Я выставлял на смех и открыто потешался над лучшим из королей. Я сомневался в нем и сеял сомнения в умах других людей, столь же шатких и ненадежных, как и я сам. Но вы зрите мое раскаяние: дикарь у ваших ног.

— Не жонглер ли вы, Трансиорданский государь, чтобы устраивать такое представление?

— Сеньор, тот, кто проповедовал непокорность, смиренно молит о вашем покровительстве; я торжественно возобновляю свои вассальные обещания…

— По причине того, что в своем справедливом гневе Саладин собирается разрушить ваш замок и самого вас лишить достояния! Вы признаете теперь, что, совершив ошибку, вам надо было принести свои любезные извинения, но не дерзости?

— Я возглашаю для всех, здесь присутствующих, что Трансиорданский государь предан вам отныне и навеки!

— Только потому, что суверен обязан защитить вассала, а уж, конечно, не по причине внезапного прилива теплых чувств ко мне…