Жорж Бордонов - Копья Иерусалима

— Я буду жаловаться нашему герцогу, — гремел старый господин, сотрясая стол кулаками. — Виконт злоупотребляет своей властью!

Жанна посоветовала ему отправиться в сопровождении командора тамплиеров, прославленного монаха-воина, поселившегося в этой сельской обители в надежде на исцеление. На его плече никак не заживала ужасная рана, края которой все время раскрывались, несмотря на лечение разными мазями. Казалось, рана жила собственной жизнью. Не всегда, правда, ибо временами наступало улучшение. Ни малейшей жалобы не срывалось с уст командора. Он был столь силен и упорен, что, не бледнея, все еще скакал верхом и простаивал на коленях церковные службы… Вплоть до того дня, как… Но вы сами знаете, что случилось с ним, покоящимся теперь в нашей часовне… Упокой, Господи, его чистую душу!

Лишь только он предстал перед виконтом — лицемерным существом в золоте и соболях, с землистого цвета лицом — как сражение было выиграно. Виконт не вынес ясного взгляда голубых глаз командора; они поразили его в самое сердце:

— Господин тамплиер, зачем же было вам беспокоиться? Дело давно решенное! Разве я могу в чем-то отказать сеньору Анселену, столь добропорядочному и почтительному по отношению ко мне? Меж нами нет и не было никогда и тени осложнений. Просто я был слишком занят разными неприятными обязанностями, которые накладывает на меня мой сан, и поэтому не подписал вовремя рескрипт.

Тамплиер не произнес ни слова ни в похвалу, ни в осуждение. С суровым лицом он наблюдал, как перо яростно скребет по пергаменту, как застывает воск с оттиском печати виконта. Он даже не снизошел до благодарности. Льстец же не знал, как ему держать себя. Его козьи глазки так бегали по лицам от одного к другому. Внимательному зрителю эта молчаливая сцена сказала бы о многом.

И вот наступил последний вечер в Молеоне, и все собрались на последнюю трапезу за длинным столом. Несмотря на то, что нам не терпелось пуститься в дорогу, нас охватила тревога, действию которой мы пытались сопротивляться. Жанна встала первой. Проглотив хлеб с маслом и кружку парного молока, она обошла весь дом сверху донизу. Добравшись до самого верха башни, она из-за зубцов долго глядела на мягкие очертания родных черепичных крыш, большую каминную трубу, из которой уже валил серый дым, на полный народа двор, конюхов, навьючивавших мулов, и взнуздывавших верховых лошадей, слуг, запасающих воду на день из колодца, и на темный, бескрайний, густой лес Молеона, встающий сразу за стеной и частоколом ограды, спускающийся до самых деревенских хижин и снова поднимающийся к подножию обители, сливаясь с голубой линией холмов. Ощущая какое-то смутное предчувствие недоброго, девушка кусала губы, чтобы не расплакаться. Подбадривая ее, стражник отважился сказать:

— Вы еще увидите все это, госпожа! Вернетесь, и найдете все точь-в-точь таким же! Дом прочен, да и мы на месте!

В знак благодарности она легко коснулась пальцами стальных колец его панциря. Тут стражник, в свою очередь, закусил губу и пробормотал:

— Нам будет не хватать вас, госпожа! Возвращайтесь скорее!

После рукопожатий, объятий, поцелуев женщин, под их причитания мы наконец тронулись. Последним взгромоздили на коня хозяина: он настоял на том, чтобы перецеловать всех пожилых женщин домена и служанок. Потом он долго и пристально посмотрел на свой дом. Никогда раньше он не казался ему столь прекрасным! Будучи человеком простым и непритязательным он никогда не замечал, что лес его источает чудесный аромат, холмы напоминают морские волны, а на ветвях деревьев живет множество певчих птиц!

Весь деревенский люд вышел к нам, чтобы проститься; толпа окружала тамплиеров, отправлявшихся в путь по приказу Великого Магистра Иерусалимского. Эти добрые люди, сами того не желая, замедлили наше шествие. Но можно ли было оказаться столь черствым, чтобы обидеть их? То, о чем говорили сердца и уезжавших, и остающихся, помимо слов, стоило полудневной задержки! В окружении детей-певчих из церкви вышел приходской священник с серебряным, усыпанным цветными камнями крестом в руках. Он дал нам святой воды. А когда перед ним преклонили стяг Анселена и золотая бахрома коснулась травы, он щедро окропил его. И вот, у конца пруда, процессия разделилась! Однако некоторые, самые сильные и наиболее преданные, следовали с нами до самой границы владения, среди них был и Юрпель. То место было отмечено железным крестом, на котором висел герб рода Молеонов.