Пополнение решили выстроить вокруг каре московцев. Приказав подпоручику Прянишникову и унтер-офицерам рассчитать и выстроить солдат, Панов спросил о Булатове. Оболенский ответил, что того до сих пор нет, как и Трубецкого. Радость Панова сменилась недоумением: как так, что он такое слышит?
Но что за шум за спинами лейб-гренадеров? Протиснувшись туда, братья Бестужевы и Каховский увидели… полковника Стюрлера. В течение всего пути он несколько раз нагонял своих солдат, а у Невы отстал. Нагнав их снова у Зимнего дворца, он увидел, как сурово его подчиненные расправились с генералом Башуцким, и понял, что они не пощадят и его. Однако, встретив императора, гневный вид которого не предвещал ничего хорошего («Ты мне головой ответишь за то, что упустил полк!» — бросил тот), Стюрлер испугался. Трепет перед государем оказался сильнее страха перед бунтовщиками, и он, решив сделать последнюю попытку воротить их, прошел на площадь.
На этот раз полковой командир не угрожал и не стращал, а спокойно убеждал солдат остаться верными новой присяге и, как ни странно, достиг большего успеха, чем прежде. Беседа со стороны казалась такой тихой, мирной, что Бестужевы и Каховский подумали, не перешел ли Стюрлер на их сторону. Каховский даже спросил его по-французски, на чьей он стороне. Тот ответил, что присягнул Николаю и не изменит ему. Услышав последние слова, только что подошедший Оболенский закричал: «Рубите, колите его!» — и дважды ударил его шпагой по голове, а Каховский выстрелил Стюрлеру в грудь. Увидев рядом свитского офицера Гастфера, пришедшего со Стюрлером, Каховский потребовал «здравицу» Константину, но офицер с отвращением глянул на него и, назвав убийцей, отвернулся. Тогда Каховский выхватил кинжал и ударил его в голову.
Расправа над Стюрлером и Гастфером произвела на солдат тяжелое впечатление. Каховский, поняв это, повел Гастфера в каре, чтобы оказать ему помощь. Денщик и адъютанты взяли на руки смертельно раненного Стюрлера и понесли его с площади.
Император все еще не терял надежды на то, что главари восстания внемлют уговорам и уведут с площади мятежные войска. Но после ранения Милорадовича убедился, что посылать военных бесполезно, и решил направить к восставшим петербургского митрополита Серафима, который вместе с киевским митрополитом Евгением готовился в Зимнем дворце к молебну по случаю присяги. Генарал-адъютант Стрекалов, прискакав с площади, вбежал в дворцовую церковь, передал просьбу Николая и, чуть не подталкивая почтенных старцев, усадил их в карету, а сам встал на запятки.
С трудом пробившись сквозь толпы народа и правительственные войска, карета выехала на Сенатскую площадь. Генерал распахнул дверцу, и, пока митрополиты и два дьякона выходили из кареты, донесся выстрел Каховского, после чего солдаты пронесли истекающего кровью Стюрлера. Увидев это, митрополиты испуганно попятились назад, но к ним подбежал генерал Васильчиков, умоляя исполнить просьбу императора.
— С кем же нам идти? — спросил Серафим.
— С богом, отец мой, с богом! — со слезами сказал генерал.
Митрополиты подняли над собой кресты и в сопровождении двух дьяконов медленно двинулись к колонне. Вид духовной делегации был внушителен. Сверкая бриллиантами и золотом на панагиях, высоких митрах, митрополиты под стихающий гул и шум толпы приближались к восставшим. Но тут вперед вышли четыре морских офицера в черных мундирах. Это были лейтенанты флота Антон Арбузов, Епафродит Мусин-Пушкин, Борис Бодиско и Михаила Кюхельбекер. Ни слова не говоря, они остановили шествие. Митрополит Серафим откашлялся, приподнял крест.
— Братья во Христе! Сыны мои! Побойтесь бога, присягните императору Николаю Павловичу! От имени православной церкви заклинаю вас я, митрополит Серафим…
— Какой ты митрополит, когда на двух неделях присягнул двум царям! — раздался зычный голос из колонны моряков.
— Не верим вам! Ступайте прочь! — зашумели матросы.
— Христом-богом заклинаю, — продолжал Серафим, — опомнитесь, успокойтесь, не лейте кровь одноземцев, единоверов…
— Изменники! Николаевские калугеры! [27] Здесь — приспешники (букв. — болотные твари, калуга — болото)
Тут к офицерам подошел Каховский. Его горящие глаза, окровавленный кинжал и пистолет, из которого, казалось, еще курился дымок, произвели впечатление на священнослужителей: сам сатана в облике узколицего во фраке.
— Цесаревич Константин точно отказался от престола, — продолжал Серафим, настороженно поглядывая на Каховского.
Читать дальше