Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

— Но выйдут ли они после нее? — засомневался Булатов, — если войск будет мало, то рисковать детьми и своим добрым именем не стану…

После ухода Булатова Мишель сказал, что и он особой надежды не внушает. Рылеев же упорно твердил:

— И все-таки надо! Все-таки надо!

Тогда Бестужев предложил перехватить великого князя Михаила, который должен вернуться в Петербург, а для этого взять надежных офицеров и поехать к Нарвской заставе, чтобы любым способом задержать или даже арестовать его, иначе вся агитация за Константина пойдет прахом. Рылеев одобрил намерение.

Заехав в казармы, Бестужев решил взять с собой не Щепина-Ростовского, который был слишком возбужден и мог испортить дело, а подпоручика Кудашева. Быстро проскакав верхом по ночному городу, они прибыли к Нарвской заставе, но оказавшийся там Василий Перовский помешал осуществить задуманное.

Вернувшись в полк, Бестужев хотел лечь, чтобы хоть немного отдохнуть перед завтрашним днем, но поспать не удалось. Щепин, еще не остывший после совещания у Рылеева, все порывался пойти по казармам и поднять всех на ноги.

Они знали друг друга давно, еще с Морского корпуса. Дмитрий был сыном капитана из знатного дворянского рода. В их усадьбе в Ярославской губернии насчитывалось триста душ. В сравнении с Бестужевыми Щепины-Ростовские были и богаче, и более знатные — из князей.

Дмитрий был на два года старше Мишеля и раньше его стал мичманом, затем лейтенантом. Но, уволившись из флота, он лишь год спустя вернулся на службу, теперь уже в армию, стал поручиком, затем штабс-капитаном. Так судьба снова свела их вместе в одном полку и уравняла в звании. А позже они многие годы провели бок о бок на каторге.

Мишель оказывал на Дмитрия заметное влияние. И когда он рассказал о том, что Константина незаконно отстраняют от престола, Щепин-Ростовский настолько, возмутился коварством Николая, которого не любил и ранее, что начал возбуждать сослуживцев. Совещание у Рылеева настроило его еще более решительно. Не зная ни о существовании тайного общества, ни о его целях, он оказался более активным и неистовым, чем многие ветераны заговора, накануне и в день восстания.

Вспоминая о том, как трудно было угомонить Щепина, Бестужев подумал, что тот, как и Каховский, был прав: выступить следовало ночью! Подвели бы к Зимнему дворцу полк или батальон, а может, хватило бы двух рот. Под видом укрепления караула Одоевский пропустил бы заговорщиков внутрь, и они спокойно арестовали бы Николая. Тот вряд ли оказал бы сопротивление, ведь он, как стало ясно из книги Корфа, был готов и к худшему.

Надеясь на прибытие великого князя Михаила, Николай Павлович назначил чрезвычайное заседание Государственного совета на восемь часов вечера 13 декабря. Брат был необходим ему для подтверждения отречения Константина и законности новой присяги. Двадцать три члена Совета собрались в назначенный час, но великие князья все не показывались. Тревожное недоумение, растерянность царили в зале. Никогда еще не заставляли сидеть в столь долгом, неясном ожидании почтенных государственных мужей, среди которых находились Аракчеев, Мордвинов, Нессельроде, Канкрин, Сперанский, Татищев, Милорадович и другие высокопоставленные лица.

Часы пробили полночь, и только тут наконец в коридоре послышались шаги свиты. Однако Николай вышел к столу один. Лицо его было бледно. И хоть он держался спокойно и даже как бы величественно, в жестах и облике чувствовались неуверенность и огромное внутреннее напряжение.

Внимательно оглядев членов Совета, он сел и сказал, что выполняет волю брата Константина Павловича. Потом взял и руки и начал читать Манифест о своем восхождении на престол. Поняв, о чем речь, все сразу встали. Услышав неожиданное движение, Николай настороженно глянул в зал, но, убедившись, что это — знак уважения, успокоился, тоже встал и продолжил чтение.

«Никогда, ни прежде, ни после, Совет не имел ночных заседаний, — торжественно писал Корф. — Ночь эта — начало новой эры в нашем бытописании». Далее говорилось, что запись в журнале Совета об этом заседании начиналась с титула «Его Высочество», а закончилась — «Его Величеством».

«Начало понедельника — дурное предзнаменование для первого дня царствования», — заметил Корф и сообщил о том, что во внутреннем карауле Зимнего дворца перед дверями комнаты императрицы «стоял… случайно один из заговорщиков — князь Одоевский, беспрестанно расспрашивая прислугу о всем происходящем».