Марина Александрова - Кольцо странника

Несколько дней дал Тихон племяннику, чтобы тот пообвыкся в незнакомом месте, сдружился покрепче с братом и перестал робеть. За эти дни Всеслав успел уже узнать от Михайлы, что тот ходит учиться в школу при Печерском монастыре и его, Всеслава, тоже туда отведут.

– Там монахи ух какие строгие! – пугал его братец, прыгая на одной ножке по половицам. – Ежели не затвердишь буквицу – сразу за розги хватаются.

– Порют? – спрашивал Всеслав, холодея нутром.

– Еще как! Школа это тебе не у няньки за печкой сидеть! Как вгонят тебе ума в задние ворота!

– А если я буду все затверживать? – пугался Всеслав.

– Все равно, – делая круглые глаза, шептал Михайла, – Ка-а-ак вгонят!

Всеслав порядком перетрухнул, но вида не показал. Да и зачем перед дядюшкой позориться? Не для того его в Киев привезли, нахлебником взяли, чтоб он хлеб даром ел да на печи полеживал. Если надо учиться, значит – надо.

Против ожиданий, монахи приняли его ласково. Наставник, молодой инок с небольшой бородкой, с черными, влажными очами, взял его за подбородок, заглянул в лицо.

– Племянник воеводы Тихона? – молвил. – Ну, учись, отрок, Господь с тобою. Не давай лени забраться в душу твою и пребудешь в благополучии.

Всеславу дали дощечку, покрытую воском, и тонкую, остро заточенную палочку – пиши, заучивай, потом стирай. Про такой предмет Михайла ему говорил и показывал даже, так что Всеславу это было не в новинку. Братец показал ему и многие буквы, но Всеслав приметил, что сам-то Михайла не слишком к учению прилежен. То-то он и о розгах часто поминал!

Самому же Всеславу наука показалась в радость. Поначалу было трудно – буквы и цифири никак не застревали в голове, а коли застревали – не складывались в слоги, не подводились под смекальной линией... Но монахи, видя старание отрока, не понуждали его, не наказывали. Суровы были только к ленивым и дерзким. Таким, действительно, «вкладывали ум в задние ворота» и наставник, отец Илларион, качая головой, сам сокрушался над наказанным и чуть не плакал.

Но когда заучились все буквы – учение стало интересным и даже захватывающим. Наказаний Всеслав больше не боялся, знал справедливость наставников, оттого делал все уверенней и не раз заслужил похвалу. Только раз как-то проштрафился, да и то ухитрился выйти сухим из воды. Случилось это так.

Всеслав в тот день кончил урок раньше своих товарищей – написал по памяти несколько слов, которые для писания трудны были. Сидел тихонько, водил палочкой по свободному месту на дощечке, думал о своем. Через некоторое время взглянул на дощечку – а на ней из беспорядочных линий вроде лик чей-то показался. Присмотрелся ближе, приделал ему глаза, губы, плат до самых бровей... И замер сам, пораженный – с липовой дощечки смотрело на него женское лицо и вроде бы – матушкино. Усмехнулся сам своей забаве, начал марать рядом еще лицо – сестру, которой и не помнил уж почти, но все равно скучал. Нюта держится за матушкино платье, а рядом дворовый лохматый пес Бушуй прыгает – играть ему охота...

Всеслав так увлекся, что не заметил, как под линиями его малеванья исчезли написанные слова. Трудился, высунув кончик языка так усердно, что не приметил, как со спины подошел отец Илларион. В то время мальчик как раз любовался только что нарисованным псом – как живой вышел, и даже глаза, кажется, блестят на заросшей морде!

Почуяв на себе чей-то внимательный взгляд, Всеслав вздрогнул и обернулся. Завидев отца Иллариона, покраснел, потом побледнел, уронил доску и не знал, куда деть глаза от стыда. Но отец Илларион на него и не смотрел, а смотрел на оброненную липовую дощечку. Медленно поднял ее.

– Это что же – ты сделал? – спросил у мальчика. И голос у него был какой-то странный.

«Ну, будут драть!» – решил про себя Всеслав.

– Я... Простите, Христа ради, – робко начал он.

Отец Илларион глянул на него, словно первый раз сейчас увидел. Протянул руку, словно за ухо хотел ухватить, но вместо этого погладил по голове, а дощечку взял и вышел с ней.

Всеслав замер в ожидании. Со всех сторон уже толкали локтями товарищи, выспрашивали: «Что, ну что?». Всеслав молчал, словно онемел. Через некоторое время отец Илларион вернулся и так же молча положил перед Всеславом чистую дощечку. Всеслав подивился, когда заметил – дощечка-то другая, не его! У той уголок был отломан, а эта целехонькая, новенькая совсем!

Некоторое время еще ломал голову над тем приключением – то наказания ждал, то просто тревожился. А потом и забыл вовсе до поры, до времени.