Марина Александрова - Кольцо странника

Всеслав первое время сильно тосковал по матери, каждую ночь видел во сне ее ласковые глаза, чувствовал прикосновения мягких рук. Но проситься у дяди стеснялся, не хотел казаться малышом-сосунком, что за мамкину юбку держится. А со временем боль разлуки прошла, грусть уступила место другим чувствам и заботам. Привязанность к матери никуда не делась, понятное дело, и теперь Всеслав был очень рад, что дядька сам заговорил об этом. Но радости не показал, сдержался.

– Вот и поедешь. Теперь-то, пожалуй, не стоит – дороги развезло. А как подсохнет немного, так и в добрый путь! А коль сыщешь там зазнобушку, как князь сказал – может, там и останешься, матери на радость. Место тебе в дружине хорошее приуготовлено... Что воротишься? Аль что не то сказал?

Может, у тебя уже есть лада?

– Нет, – потупился Всеслав. – Да только... Сам знаешь, дядя, о чем я думал столько лет, чего ждал. Ты сам говорил – решать станем, когда я в возраст войду. Семнадцатый год мне пошел, а все никак.

– Вон оно что! – протянул Тихон. – Ладно, скажу я тебе так: поезжай к матери, испроси у нее благословения. Мне-то что, мое дело сторона – ты ей надежда и опора! Вот и делай, как она скажет.

Всеслав согласился со словами дяди и стал с нетерпением ждать лета, когда можно будем навестить отчий дом и испросить у матери разрешения на вечное служение Господу.

Но в то лето так и не удалось выбраться из Киева – пришла страшная хворь, поветрие, от которого человек погибал в два дня – маялся животом, кровью исходил. Лекари говорили, зараза по воде пришла и от воды же передается. Просили воду из реки не пить, но перед тем варить ее, пока ключом не забьет, и в бане мыться с щелоком. Многие не верили, но умирали все – кто варил воду и не варил – словно самый воздух полон был тлетворного яда.

Семью воеводы Тихона беда обошла стороной. Умерла только нянька Ольга, да и та не от болезни, а просто по старости. Словно застыдилась она жить, когда вокруг угасло так много молодых жизней, и тихо отошла в царство, где нет ни печали, ни воздыхания. Воевода очень горевал по своей няньке, и Всеслав с Михайлой тоже – всех их добрая старушка выпестовала, все взросли на песнях и сказках ее...

Похоронили Ольгу – воеводу отозвал князь в дальнюю вотчину, по делам. Дом остался на плечах Всеслава. Пора как раз была самая горячая – собирали урожай, в деревнях, где многие смерды перемерли от брюшной заразы, не хватало рабочих рук. Дел навалилось много, недосуг было. Потом опять развезло дороги, пришлось ждать, когда установится санный путь...

Всю жизнь потом корил и терзал себя Всеслав, что не поехал к матери. Пренебрег бы страшной заразой, горячей порой сбора урожая, дурными дорогами, отправился бы тогда – кто знает, как бы жизнь повернулась?

На исходе ноября дошла до Киева страшная весть – на вотчины новгородские напали половцы. Никто не ждал такой беды – давненько не видали лиходеев в тех краях, и большой урон они нанесли на сей раз. Награблено было много, и много людей – и воинов, и мирных жителей – полегло в неравной схватке, многих же увели в полон. Родной же дом Всеслава был сожжен дотла...

Услышав об этом, Всеслав заперся в своей опочивальне и три дня не показывался, не пил, не ел. К нему стучали, умоляли открыть – боялись, что наложит на себя руки. Собирались уже ломать тяжелую дубовую дверь, но убитый горем воевода приказал дворне не тревожить племянника. Он понимал – или думал, что понимает – его состояние. Парень крепкий, твердо верует в Господа и блюдет все заповеди. Авось, не сделает с собой дурного и выдюжит, найдет в себе силы пережить беду.

Так оно и случилось. Но когда к закату третьего дня Всеслав отворил двери, воевода аж присел со страху. Решил спервоначалу, что племянник умом двинулся: одет он был в кольчугу, в руках держал красный щит с Киевским гербом. За спиной – колчан, из него выглядывает лук. Все это снаряжение приказал сам воевода развесить по стенам Всеславовой горницы – чтобы смотрел и проникался ратным духом, чтобы оставил мысли о монастырских стенах. И вот теперь – гляди-ка, помогло!

– Прав ты был, воевода, – глухо сказал Всеслав, словно отвечая на мысли Тихона. – Не время теперь молиться, душу спасать. Землю русскую спасать надо от поганых половцев!

Хотя глаза Всеслава странно блестели, щеки ввалились, а движения были неверными, как у хмельного, – речь его успокоила воеводу. Еще бы! Три дня без пищи просидеть – не так еще осунешься! Хорошо, что от горя да от трехдневного поста прояснилось у парня в голове, забросил свои причуды.