Марина Александрова: Подарок крестного

Зять Василия, боярский сын Степан, жил у самого Кремля, в просторном тереме, выстроенном на деньги Василия. То был свадебный его подарок любимой дочери.

Зятя Василий недолюбливал за излишнюю мягкость его характера, за то, что был он слишком тих да робок. Да уж больно любил Василий свою дочь, а потому не стал перечить, когда призналась она в том, что посватавшийся Степан люб ей.

Когда же стало ясно, что Настя тяжела, Василий стал много лучше относиться к зятю. Размышлял про себя, что будь он хоть татарином, главное, чтобы доченька счастлива была да внука здорового родила ему.

И вот час настал. В светлой палате застал Василий жену свою Марфу. Та сидела на лавке в уголке и неотрывно смотрела в окно. Волнение ее выдавали лишь белые холеные, многими перстнями украшенные руки, не перестававшие тискать и мять вышитый платочек.

Услышав шаги, Марфа отворотилась от окна. Но не дрогнуло лицо, ни печали, ни радости не отразилось на нем при виде мужа, бесследно сгинувшего накануне. «Ледышка проклятая!» – подумал про себя Василий, но вслух того не сказал. Не место да и не время было жену учить почтению.

– Ну, что там? – вместо этого спросил он.

– Не знаю, – ответила Марфа. – Но что-то, видать, неладно… Она ведь, бедняжка, со вчерашнего вечера мучается…

– Отчего же сразу не позвали? – возмутился было Василий.

– Думали, что как опростается, так уж и позовут, – охладила его гнев жена. – А она вон, никак!

И вдруг увидел Василий, как по щекам жены его побежали слезы. Отродясь не видел Василий, чтобы Марфа плакала. Все обиды и даже побои сносила она молча, с ледяным спокойствием. Иногда казалось Василию, что плакать его жена вовсе не умеет, оттого растерялся боярин совершенно. Надо было б сказать бабе что-нибудь ласковое, да что?

– Ну, чего слезы-то льешь? – наконец обратился он к Марфе, стараясь не глядеть на ее покрасневшие от слез глаза.

– Чует мое сердце, случится что-то недоброе!

– Прикуси язык, глупая баба! – воскликнул Василий. – Ишь чего удумала! С чего это недоброму-то случаться? Лекаря-то к ней звали?

– Звали, самого лучшего сыскали…

– Ну и что он говорит?

– Сказывает, что дочка наша росточком не вышла, косточки у ней тонкие да узенькие, а ребенок крупный. Оттого она и разродиться так долго не может.

Марфа снова начала всхлипывать и вытирать слезы вышитым платочком. Василий в эту пору понял, что слезы женины еще более злят его, чем извечное ее молчание.

– А Степан где? – спросил он.

– Возле опочивальни. Ни на шаг оттуда не отходит. Со вчерашнего вечера себя изводит!

– Ну, это он зря! – буркнул Василий. – Когда мужик в бабьи дела встревать начинает – ничего хорошего из того не выходит!

– Так любит ведь он Настеньку, – тихо произнесла Марфа. – Вот и места себе не находит. Ты-то, конечно, понять того не можешь… – горько добавила она.

– Попридержи язык, глупая баба! – воскликнул Василий. – А то ведь я не посмотрю, что мы в чужом доме, научу тебя, как с мужем разговаривать надобно!

Марфа промолчала. На лице ее вновь застыло выражение полного безразличия.

Потекли тяжкие минуты ожидания. Время от времени Марфа начинала плакать, но, поймав грозный взгляд Василия, брала себя в руки и оборачивалась к окну, до рези в глазах вглядываясь в белый пух снежных завалов. День был солнечный, и яркие лучи заставляли рассыпаться сугробы бессчетным множеством переливчатых искр.

Незаметно подкрались сумерки, расстелив синие тени, превратив сугробы в подобие мрачных разрушенных теремов.

Вдруг на лестнице послышались нетвердые шаги. В палату, шатаясь, словно перебрав хмельного, вошел Степан. Его обычно улыбчивое, добродушное лицо, было на сей раз мрачно, и Василий застыл в предчувствии дурной вести.

– Как Настя?! – кинулась к нему Марфа.

Степан молчал, невидящими глазами глядя на горящие на столе свечи.

– Ну что же ты молчишь? – продолжала допытываться Марфа. – Что с моей дочерью?

Степан прислонился спиной к стене и, как-то обмякнув всем телом, сказал глухим, чужим голосом:

– Нет у вас больше дочери!

После этого Степан сполз по стене и, закрыв лицо руками, заплакал – глухо, страшно…

Не сразу понял Василий слова зятя. Зато когда понял боярин, что произошло, такая пустота открылась в его сердце, такая острая боль пронзила его, что застонал Василий в голос.

Стон этот сразу же подхватила Марфа, зарыдав так, как плачут только по покойнику.

– Как же это! – подскочив к Степану и схватив его за грудки, вскричал Василий. – Что ты сделал с дочерью моей!