Олег Зоберн - Автобиография Иисуса Христа

Я подарил людям надежду, и пусть она была из глины и тряпок – толпе этого достаточно. Тот, кто управляет надеждой, управляет миром. Именно поэтому обеспокоился Синедрион. Первосвященник Каиафа и все его левиты, вместе взятые, не могли сделать ничего нового, они только наблюдали за бесконечным жертвоприношением в Храме, лили масло в светильники и принимали от верующих серебряные сикли для священной казны. Они не могли вымолвить ни одного живого слова, держась за власть, как умирающий старик держится немеющими пальцами за край своего ложа. Они утомили Бога однообразием и бессмысленностью своего служения.

Думаю, избавиться от меня сразу и решительно у них не получилось потому, что Синедрион никогда не бывает единодушен. Саддукеи заняли в нем большинство мест и терпеть не могут фарисеев, которых народ любит больше и которые приравнивают к Слову Божию письменное Предание. Саддукеи подыгрывают Риму, а фарисеи – черни. Да еще есть среди этих почтенных мужей риторы, представляющие интересы богатых купцов, землевладельцев и аристократии. Они, как всегда, боролись друг с другом, а я являлся силой, которую можно было привлечь на свою сторону. Так и решил поступить первосвященник Каиафа, хотя не знаю зачем, ведь его власть была незыблемой. Наверно, он решил поиграть со мной и посмотреть, что из этого выйдет.

Произошло это так. Мы покинули дом Лазаря в Вифании и отправились в Иерусалим. Был полдень. Толпа, сопровождавшая нас, значительно увеличилась. Я понимал, что должен войти в город триумфатором – человеком, который смог воплотить в себе чаяния народа. Я волновался, продумывая, как вести диалог с Синедрионом, как предложить свои реформы… Я представлял себя в огромных покоях префекта провинции, мы обсуждали с ним, как перестроить Иерусалим, ведь преобразования на землях Израиля надо начинать с главного города… Я мысленно говорил с префектом о том, что надо немедленно и навсегда запретить казни на крестах, объяснял, что необходимо создать вместо иешив новые бесплатные школы для всех, где можно будет изучать философию, математику, астрономию и медицину… Префект удивлялся, но был согласен со всеми предложениями, ведь он образованный римлянин, а не сумасбродный старец из Синедриона… Я видел Иерусалим без рабов, со множеством деревьев на улицах, в нем не было недовольных людей, а тот, кто нуждался, всегда получал помощь. Вся земля Израиля вслед за этим меняла свой облик, а римляне удивлялись тому, как прекрасна и благоразумна их далекая провинция.

Я действительно верил в это.

Если я мог иногда творить малые чудеса, если Господь вложил в меня этот дар, как свиток мезузы в кожух, я должен был подарить евреям чудо нового царства. Может быть, моей жизни не хватило бы на это, но я бросил бы зерно в почву.

Я не хотел верить в то, что на камнях Иудеи не может вырасти ничего, кроме редких колючек.

Я брел по пыльной дороге с учениками, которые были грустны, потому что боялись. Нас окружал, как обычно, сброд. Было жарко. По дороге двигалось множество людей – кто в Иерусалим, кто обратно. Некоторые солидно одетые евреи показывали на меня пальцем и смеялись. Проехал римский патруль, начальник которого посмотрел на нашу процессию с большим подозрением.

В двух стадиях от Иерусалима у дороги стояла таверна, над которой был вывешен флаг – знак того, что хозяин получил новое вино, и я решил выпить там вина, чтобы оно успокоило меня перед входом в город. Успокоило, умиротворило и воодушевило. Ничего в тот час не могло помочь мне лучше вина. Вино – это огонь проповедника, вулканический дар земли, укрепляющий умственное равновесие и очищающий духовный эфир.

Я вошел в таверну с учениками и женщинами, толпа осталась снаружи. Точнее, какой-то старик из моих последователей, опираясь на костыль, хотел прошмыгнуть следом за нами, но хозяин заведения тут же выгнал его пинками обратно на улицу – слишком уж он был вонюч и грязен.

Нам принесли охлажденного вина. Оно оказалось хорошим, из Эшкола. Я выпил две кружки, и химеры тревоги отступили. Ученики тоже почувствовали себя увереннее, Андрей и Симон стали спорить, где нам лучше остановиться в Иерусалиме, Матфей достал свои свитки и принялся что-то писать, а Магдалина уединилась с хозяином таверны, чтобы расплатиться – за вино и кое-какую снедь – своей любовью, тем самым сберегая наши средства. Я не препятствовал этому и совершенно не ревновал Магдалину – я уже был выше всех этих земных страстишек, да и что мог изменить в судьбе Магдалины какой-то пузатый трактирщик с маленьким зайином, если она перед этим отдалась уже тысячам мужчин?