Алексей Меняйлов - Россия - Подноготная любви.

Лев Николаевич попытался доказать. Словами не получилось.

А может удастся образами?

Борьба с Наполеоном была попыткой выправить супружеские неурядицы. Это очевидно, ведь до свадьбы, еще до страстного влюбления в Софью Андреевну, Лев Николаевич жил романом о декабристах, но после первых же истерик жены "вдруг" отказался от прежних планов и погрузился в работу над "Войной и миром", символической историей противостояния Пьера (Пьеро - Иванушки-дурачка - России) - Наполеону (сверхвождю - завоевателю России).

Именно так: "Война и мир" - не просто противостояние внутренне благородного Пьера закономерным образом складывающимся вокруг него обстоятельствам, внутри которых естественно чувствуют себя только разного рода карьеристы, но это история противостояния его, Льва Николаевича, отчетливого биофила и неугодника - сверхвождю-некрофилу. Это так, потому что сомнительно, чтобы "самонадеянное ничтожество" возмущало подсознание (а без эмоциональной вовлеченности шедевра не написать!) Льва Николаевича всего лишь как внутристадная биологическая единица, которая случайно, по стечению обстоятельств получила власть над Европой; нет, Наполеон для такого ума, как у Льва Николаевича, - противоначало.

Наполеон - лишь форма, позволяющая исследовать не столько конкретные обстоятельства, сколько через них некоторую сущность. Но это не просто постижение мировоззренческих вопросов, безусловно интересных самих по себе, но попытка решения наболевшего вопроса - бытового, семейного.

Как ни велика истина о духовном величии России, предреченная множеством пророков по всему лицу земли, начиная от Индии и кончая Соединенными Штатами, начиналась "Война и мир" вполне естественно, с первой брачной ночи Толстого и Сонечки Берс, после которой Лев Николаевич оставил знаменательную запись в дневнике: "не она…"

Иными словами, Лев Николаевич если не понимал, то чувствовал, что постижение теории стаи на привычном ему языке художественных образов есть ступень к решению проблем в том числе и в отношениях с взаимодополняющим полом!

Мысль парадоксальна, но верна.

Да, не хотел Лев Николаевич быть частью коллективного мужчины коллективной женщины - и восстал против сверхвождя - как дальше будет показано, закономерно предреченного аналогом антихриста.

Толстой писал внятно - художественно - но все равно понят не был. А с углублением темы и вовсе был объявлен сумасшедшим - даже собственными детьми.

Но Толстой не был единственным сумасшедшим такого рода. Был еще один, послабее, которого его дети сумасшедшим, правда, не называли, но публика, включая и образованную ее часть, окрестила. Это - Зигмунд Фрейд.

Относительная слабость Фрейда как мыслителя по сравнению с Толстым естественна. Фрейд начинал как гипнотизер, и вообще признавался в том, что трупы притягивали его неимоверно - классические признаки некрофилии. И, тем не менее, он - пусть к концу жизни и намного позднее Толстого - все же нашел в себе силы признать, что окружающие (и он сам в том числе) психически отнюдь не суверенные личности, как то вдалбливают с амвонов государственных религий, у них есть общее преступное прошлое. Прошлое, которое намного более значимо, чем действительность…

Гипнотизер, труполюб и невротик Фрейд не обнаружил достаточной душевной широты, чтобы заметить Наполеона и Россию, зато Великий Психоаналитик увидел тень стаи - и за это ему низкий поклон!..

Лев Толстой заметил и Наполеона, и Россию. Нет ничего случайного в том, что Толстой в своем романе о самом главном, в романе, в котором сталкиваются предельные противоположности, Наполеона противопоставил именно России.

Чем же она отличается от других стран?

Как это ни странно, но вселенская красота России постигается именно через рассмотрение феномена сверхвождя - подобно тому, как истина о безграничных возможностях постигается через понятие греха. "Не убий (не кради, не прелюбодействуй)!" - это очерчивание пределов есть кратчайший и наивернейший путь постижения.

Такова сущность и назначение теории стаи.

По правде говоря, это - единственное объяснение, которым мы располагаем в данной психологии. И мы вполне можем считать его классическим.

Люди, за исключением немногих, - суть отказавшиеся от собственной воли элементы стаи.